Новые порядки в Простоквашино
Книга для современных детей и родителей


Дорогие ребята, эту книгу лучше всего читать вместе с родителями, потому что в ней встречается много непривычных ситуаций из современной жизни.
Если вам что-то будет непонято — папы и мамы вам объяснят.
Эта книжка очень ироничная и с большой дозой сарказма.


Во всей стране жизнь заметно меняться начала в лучшую сторону. Веяние ларьки открылись с алкоголем, бани. Заводы, которые экологию портили, позакрывались. И те, которые экологию не портили, тоже позакрывались. Так что многие люди в деревню потянулись.
В Простоквашино жизнь тоже заметно улучшилась — раньше ни одного магазина не было, теперь сразу восемь пивных палаток появилось. И народу в деревне здорово поприбавилось.
И хоть народ вокруг сильно обеднел, легковых автомашин на селе больше стало. Поэтому около Простоквашино пост ГАИ открыли.


ИНСПЕКТОР ЛЮСЬКИН
(Глава первая. Въездная)

Однажды под осень, когда листья с деревьев уже облетели, а с кустов еще нет, когда снег уже с неба падал, но на земле еще не лежал, мама позвонила дяде Федору в Простоквашино и сказала:
— Слушай, у меня тут старый диван кожаный образовался. Забери его к себе в деревню.
— Хорошо, мама! Заберем.
Больше всех такому событию Матроскин обрадовался:
— Мы свой старый диван Печкину отдадим, а новый старый диван себе возьмем.
Так он и сделал. Заинтересовал почтальона Печкина старым диваном и уговорил в город ехать.
Для начала они старый диван к Печкину на почту перевезли Чтобы, когда очередь, сельские люди на ногах не мучились.
Потом попили чаю, завели трактор тр-тр Митю и в тот же час в город за мебелью отправились.


Приехали они в город. Мама их тоже чаем напоила и булочек в дорогу дала.
Потом они новый старый диван загрузили и в Простоквашино направились.
Едут, едут, едут.
Впереди ГАИ. Выходит им навстречу инспектор Люськин, такой важный, даже с двумя палочками.
— Стой! — говорит он Матроскину. — Что везешь?
— Мебель, — важно отвечает Матроскин. — Диван поношенный.
— Вижу, что мебель, — говорит постовой. — А лицензия на перевозку мебели у тебя есть?
— Какая такая лицензия? — кричит кот. — Это моя мебель. Я ее себе везу.
— Не знаю, — говорит постовой. — На ней не написано, что ты ее себе везешь. Может быть, эта мебель не твоя, а вот этого дядьки с усами.
— Этому дядьке с усами мы уже один диван перевезли, — кричит Матроскин. — А это мой.
— Один перевезли, а это уже второй?
— Ну да, второй. Ну и что?
— А то. Частные перевозки, вот что, — говорит инспектор Люськин. — Плати пошлину или покупай лицензию.
Тут Матроскин забеспокоился. Он понял, что могут или номера снять, или диван отобрать:
— Да какая это мебель! Это дрова.
— Если это дрова, — спорит постовой, — надо еще иметь разрешение на порубку. Есть у тебя разрешение?
— Это мой диван, — кричит Матроскин — Я его себе везу.
— Хорошо, вези. Только номера с твоего трактора снимай и документы сдай.
Как ни бился Матроскин, пришлось ему диван стаскивать. Остался Матроскин без дивана (а вернее, без двух) и на инспектора Люськина сильно затаил.
И вот как-то холодной зимой едет Матроскин на своем тракторе из города. Стоит на дороге инспектор Люськин.
— Слушай, водитель, довези до Простоквашино. Я только что с поста сменился.
— Не могу, — говорит Матроскин. — У меня лицензии нет.
— Какая лицензия! Я же твой знакомый.
— Это для меня ты знакомый, а для наших гаишников ты — частный извоз. Без лицензии номера снимут. У нас гаишники строгие.
— Да ты не волнуйся. Я ведь и сам гаишник, — говорит постовой.
— Раз ты с поста сменился, — спорит Матроскин, — ты уже не гаишник, ты — частное лицо.
— Но я же тебе платить не буду, — стал успокаивать его Люськин.
— Так это еще хуже! — сказал Матроскин и газанул со всех сил.
Говорят, что инспектор Люськин сейчас в налоговой инспекции работает.


КОРОБКА С ДОЛЛАРАМИ
(Глава вторая. Финансово-политическая)

События стали сыпаться на Простоквашино со страшной силой. Даже почтальона Печкина захватили.
Кажется, почтальон Печкин не с теми людьми связался, с какими надо связываться. Или, наоборот, с теми — богатый он стал и хорошо одетый.
То ли он письма чужие стал читать по секрету, а секреты начал продавать, то ли хорошо подслушивание в Простоквашино наладил. Только в эту весну всегда он при деньгах был, и многие люди с ним начали за квартал здороваться и с разбегу целоваться.
Была хорошая погода. Уже два зяблика прилетело.
Однажды выходит почтальон из сельсовета простоквашинского, и в руках у него коробка. Дело как раз было перед выборами главы администрации.
Тут откуда ни возьмись два милиционера в зеленой форме появились. (Отродясь этих милиционеров в Простоквашино не было, а тут взяли и возникли.) Они Печкина хвать под белые руки:
— Что у тебя в коробке?
— Так, мелочи всякие, — говорит Печкин. — Гуталин, паста для зубов.
— Что ты нам своим гуталином зубы заговариваешь? — кричат милиционеры — Да у тебя там доллары.
И верно, открыли коробку — там пять долларов лежит. Не милиционеры, а рентгены на ногах. И давай они Печкина спрашивать: откуда у простого почтальона такие большие деньги?
Печкин ни бе ни ме.
— А ну, отвечай! А ну, ложись на пол!
Делать нечего, Печкин прилег на сельсоветовский пыльный пол.
Стали милиционеры протокол составлять: «Как зовут почтальона Печкина? — Почтальон Печкин. — Какая у почтальона Печкина кличка? — Почтальон Печкин. — Чьи задания «почтальон» Печкин выполняет? — Партии и правительства. — Какой партии? Какого правительства? — А хрен!.. — Не хочет ли почтальон Печкин по зубам? — Не хочет. — Какой партии? Какого правительства? — Да тех, которые сейчас, наверное. Других-то ведь нету».
Но зеленые милиционеры не успели его до конца допросить — появились четыре милиционера совсем в другой форме, в синей:
— Чего это вы нашего Печкина мучаете?
— Мы его не мучаем. Мы хотим узнать откуда у него доллары.
— Откуда доллары! Да вы сами их ему и подбросили.
— Мы подбросили? — удивились зеленые милиционеры. — Да мы таких больших денег ни разу в жизни и не видели. Мы даже не знаем, какого они цвета.
— Нечего разговаривать! А ну, ложись на пол!
Зеленые милиционеры полегли. Печкин встал. Но поторопился. Потому что откуда-то, как из-под земли, еще десять зеленых милиционеров появились. Они четверых синих на пол положили.
Синие не согласны, спорят.
Стали милиционеры по своим радиотелефонам во все стороны звонить. Долго разбирались. В общем, Печкина на свободе оставили, а доллары арестовали.
Взяли с него подписку, что он из Простоквашино никуда не уедет и тайну разглашать не будет.
Потом следователи приезжали. Потом Печкина к прокурору районному возили. Но так и не смогли узнать, откуда у Печкина доллары.
— Неужели это так трудно? — спросил Шарик у Матроскина.
— Невозможно, — ответил Матроскин. — Вон из нашей Думы Государственной два каких-то типа полмиллиона долларов в коробке выносили. Несунов схватили как миленьких, а что толку? Полгода прокуратура работала. А так ничего и не выяснили.
Тогда Шарик по секрету самого Печкина спросил:
— Печкин, а Печкин, откуда у тебя доллары?
Печкин ответил:
— Шарик, я тебе сейчас не могу отвечать. Вот как только у нас нового главу администрации выберут, тогда я тебе смело все в тот же день расскажу. Если меня к тому времени не посадят.


ВПЕРЕД, НА ПРОСТОКВАШИНО!
(Глава третья. Военная)

Лето началось, сначала зеленое, свежее, как салат. Потом уже настоящее, жаркое. Хорошо стало жить в Простоквашино тому, кто умеет хорошо жить.
Почтальон Печкин хорошо жить не умел, но начал пытаться. Он решил почту приватизировать.
Создал закрытое общество, напечатал на машинке одну акцию и сам себе эту акцию вручил.
И первым делом повысил плату за доставку писем и газет.
— Это почему так? — спрашивает Матроскин. — Почему ты один всю почту приватизировал? Почему ты народные интересы не учитываешь?
— Потому что я на ней работаю. Кто где работает, тот то и приватизирует. Наш премьер-министр весь газ страны приватизировал, его заместитель — ВАЗ, который автомобили делает.
— А мне что приватизировать? — спрашивает Матроскин.
— Ты свой сеновал приватизируй.
— А Шарику что приватизировать?
— Будку свою, вот что.
Матроскин на такое дело никак согласиться не мог. Он пошел на речку мужиков поднимать.
Мужиков в Простоквашино было трое. Их поднять ничего не стоило. Они пришли и почтальона Печкина побили. Мало того, еще в речку запихнули, чтобы он остыл немного от своей приватизации.
И все думали, что этим дело и кончится. Ан нет!
— Я вам покажу! — сказал Печкин. — Я с министром, который всей милицией командует, в школе за одной партой сидел. Умнейший человек. Он всегда у меня списывал. Он вам покажет. Он войска введет. Он наведет конституционный порядок. Он вам такую зачистку устроит!
И точно. Позвонил он министру, пожаловался на Матроскина и Шарика и на местных мужиков, и на другой день десантная бригада из десяти человек в Простоквашино высадилась. Нельзя, чтобы по всей стране одни порядки были, а в Простоквашино другие.
В газете «Простоквашинская правда» сообщение появилось. Что село Простоквашино вооружено с ног до головы. Что там есть подземные бункера, доты, колючая проволока. Что там есть незаконные бандформирования. Что недавно эти незаконные бандформирования расстреляли всех старейших почтальонов.
Газета писала:
«Особую опасность представляют местные сепаратисты Шарик и Матроскин, которые не признают приватизации почт. Они несут за это особую ответственность. Фактически, они поджигают бочку с бензином, в которой плавают. Их надо немедленно призвать к порядку или приговорить к высшей мере наказания».
Шарик и Матроскин обиделись на это сообщение и сразу в полевые командиры ушли. Построили себе лагерь в дубовой роще и стали готовиться танки и самолеты под откос пускать.
— А чем воевать будем? — спрашивает Шарик.
— Как чем? Оружием.
— А где мы его возьмем?
— У десантников купим.
— Да, что ли, они совсем уж без ума? — кричит Шарик. — Чтобы нам оружие продавать, которым мы в них и стрелять будем!
— Верно, — говорит Матроскин. — У этих покупать не будем. У соседних приобретем. Там за рекой дачи генеральские строят целыми гроздьями, там солдаты что хочешь продадут.
Возвращается Матроскин на другой день радостный, и не пешком, на БТРе. Шлем на нем, в руках автомат, весь он сверкает.
— Я установку ГРАД купил и БэТэЭр.
— Где?
— Там, где дачи генеральские строят.
— А зачем им БэТэЭры?
— Они на них под видом боевых учений дачи строят, как укрепления. Там дзот-туалеты стоят, понтон-бассейны, заборы из колючей проволоки.
— И сколько ты им заплатил? — спрашивает Шарик.
— Одну цистерну молока. У них один полковник-язвенник, оружием торгует. Ему молоко полезно, а БэТэЭры не нужны.
Шарик обиделся:
— Они нам государственное продают, а мы им — свое. Вот, наверное, твой полковник радуется.
— Не долго он будет радоваться. Я в эту цистерну сырок бросил. Молоко скоро скиснет и в творог превратится. Его из цистерны никогда не вытащить.
— Слушай, — насторожился Шарик, — так, быть может, он нам БэТэЭр тоже испортил? Что с такого взять, возьмет и в бензобак песку насыплет.
— Не насыплет. Ему честь мундира на позволит. Все, Шарик, хватит болтать, пора технику к бою готовить.
Тут откуда-то из кустов местный авторитет Печкин в маскхалате и в каске с листочками вылезает.
— Нельзя вам технику готовить. Надо солдат накормить сначала. Они три дня не ели. Вы же не варвары какие!
— Ничего себе, — кричит Матроскин. — Они наше Простоквашино захватили, а мы их еще кормить должны. Пусть твой министр их кормит.
— Не может он их кормить. Его за хорошую работу повысили. Ему сейчас некогда с одной армией возиться. Он сейчас всеми армиями командует.
Матроскин даже за голову схватился:
— Ни одной страны нет в Европе, в которой все так же было бы запутано, как у нас в Простоквашино! На следующих выборах выставляю свою кандидатуру в президенты. Будем в стране порядок наводить.
— Почта уже согласна! — встал Печкин по стойке «смирно».
И пошли они десантников кормить.


КАК В ДЕРЕВНЕ ПРОСТОКВАШИНО
ДЕСАНТНИКОВ В ПЛЕН СДАВАЛИ
(Глава четвертая. Гуманно-воспитательная)

С тех нор как в Простоквашино войска ввели для наведения конституционного порядка, жизнь полевых командиров Матроскина и Шарика с каждым днем все больше осложнялась.
Вот, например, попробуй разберись, что им делать с десантниками, которые на почте засели. С одной стороны, они были захватчики, а с другой стороны, им так начальники приказали, они же не сами пришли.
Командование про них забыло. Высадить-то их высадили, а про армейское обеспечение не вспомнили. Их было жалко, потому что несколько дней их никто не кормил.
Хитрый Печкин уговорил Матроскина и Шарика десантников спасти — поддержать в продовольственном смысле. Они договорились так, что десантники им в плен сдадутся часа на два, на время обеда.
Как было договорено, Матроскин и Шарик в полном вооружении к почте подошли. Суровый старшина своих десантников выстроил и командует:
— Равняйсь! Смирно! Всем в плен шагом марш!
Шарик его останавливает:
— Не всем. Вы, старшина, здесь останетесь.
Старшина кричит:
— Это почему? Я что, хуже всех, что ли?
— Потому что вам удалось бежать, — говорит Шарик. — Должен же кто-то начальству доложить, что эти десантники захваченные, а не дезертирные.
Все, конечно, с этим согласились. А старшина на почте не пропал, выжил. Он там посылку нашел одну, продуктовую.
Таким образом, все очень хорошо получилось, только вовсе не очень хорошо. Десантники обратно уходить не захотели.
День они не хотят, два не хотят. Тут Матроскин забеспокоился:
— Да мы же их не прокормим! Почему о них не спрашивают? Что у них, командования нет? О чем там твой маршал думает? Это же войска, а не забытые песни.
Послали они в аппарат маршала запрос:
— Не пропали ли у вас десантники?
Оттуда ответ:
— Не пропадали. Все наши на месте.
Тогда Mатроскин выслал фотографии десантников и их личные номера:
— Не ваши ли?
Ему отвечают:
— Вроде похожи. Под наших работают. И номера наши, и лица нашинские. Только у наших сзади парашюты были, а у этих нет.
Пришлось Матроскину и Шарику десантников по одному по домам отправлять, билеты им покупать за собственный счет.


Но все опять не так. Как только десантники домой приезжали, их тотчас же военкоматчики находили, арестовывали и в кутузку запихивали как дезертиров.
Матроскин все думал:
— Как-то странно у нас в Простоквашино устроено. Все через голову. Наверное, еще лет двести пройдет, пока все окончательно распутается. А может, кому-то это очень выгодно все так запутать?
Но об этом в следующий раз.


НАЕЗД НА ДЕРЕВНЮ ПРОСТОКВАШИНО
(Глава пятая. Уголовная )

Однажды, ближе к осени, когда наконец ясно стало, что тепло уже на юг собралось улетать, кот Матроскин ехал на тракторе тр-тр Мите по просторам сельской местности. Ехал, ехал, вдруг кто-то как ударит по трактору сзади. А это «мерседес» на него налетел.
Из «мерседеса» вышел такой лоб, что странно было, как он там умещался, и говорит:
— Ты куда прешь?
— За реку, за сеном.
— За каким еще сеном?
— Для Мурки.
— Мурка — это что, «Раз пошли на дело»? — насторожился лоб.
— Мурка — это корова, — объясняет Матроскин.
— Ты что мне мозги в узел запутываешь? — кричит лоб. — Сено, корова! Ты же мне мой «мерс» сломал. Ты что, не видишь? Гони тысячу баксов!
— Какую тысячу баксов? — удивился Матроскин. — Ты что, дядя, с ума сошел? Ты сам на меня наехал, значит, ты и виноват.
Лоб категорически не согласен:
— Я ехал себе тихо, как овечка, — говорит он, — а ты вдруг возник, козел.
— Я не козел, я кот, — говорит Матроскин.
— Для меня все вы тут козлы. Раз я в тебя врезался, значит, кто виноват?
— Кто сзади. По правилам.
— Ты про свои правила забудь! — кричит лоб. — Ты наши правила слушай! Ты возник, ты и виноват. Если бы тебя не было, я бы на тебя не наехал. Давно из тебя шапки не делали? В общем, гони тысячу баксов, а не то я тебя на счетчик поставлю.
— На какой счетчик? — спрашивает Матроскин.
— На наш, простоквашинский. Сегодня тысяча баксов, завтра две, послезавтра уже три. А дальше... — он задумался, — а дальше... еще больше.
— А если я не заплачу? — спрашивает Матроскин.
— Тогда мы из тебя шапку, а из твоей коровы дубленку сделаем. Дошло до тебя, козел?
— Дошло, — сказал Матроскин и сразу с места происшествия в милицию поехал к милиционеру Люськину.
Тут дождь сильный начался. А есть такая примета народная: если сильный дождь на улице, значит, все начальство в кабинете сидит.
И точно, милиционер Люськин в кабинете сидел.
Матроскин все ему и объяснил, что и как. Что на него наехали и его же на счетчик поставили. И что тысячи баксов в деревне Простоквашино и за сто лет не собрать. Может быть, в городе Простоквашинске в Простоквашбизнесбанке такая сумма у кого-то из администрации и имеется. Но он, Матроскин, выше трех долларов капитала никогда еще не поднимался.
Милиционер Люськин спрашивает:
— Этот лоб был на сверкающей машине?
— На сверкающей.
— Антенна у него красного цвета?
— Красного.
— На капоте кружка пива нарисована?
— Нарисована.
— Значит, все в порядке. Он из простоквашинской группировки.
— Ну и что? — спрашивает Матроскин.
— А то, что у нас с ними соглашение — мы их не трогаем, а они нас.
— А мне-то что делать?
— Не знаю, — говорит Люськин. — Что хочешь, то и делай.
— Тогда я к вашему генералу жаловаться пойду. Он быстро порядок наведет. Он это давно обещал сделать. А он такой, он слов на ветер много раз бросать не будет.
— Хорошо, — говорит Люськин. — Только если ты к генералу пойдешь, мы тебя тоже на счетчик поставим.
— Это как? — спрашивает Матроскин. — По какому принципу?
— А по такому. Сегодня один доллар. Завтра два. А послезавтра... еще больше.
— Да за что? — удивляется кот.
— Мало ли за что За машину немытую. За номер нечитаемый.
— Да у вас же дороги немытые! Полметра проехал, запачкался. А номер нечитаемый вы сами же мне дали.
— Сами же и штрафовать будем. В этом наш главный руководящий принцип. Одной рукой номер даем, другой рукой штрафуем А штрафы знаешь сейчас какие?
— Какие?
— Уже не на рубли идут, а на минимальные оклады.
Матроскин понял, что дело плохо. Он к полевому командиру Шарику пошел:
— Что будем делать?
— Вооружаться, — решил Шарик. — И народ вооружать.
Они достали автоматы, которые от десантников остались. Вызвали папу и маму. И вызвали тетю Тамару военизированную, очень строгую женщину — полковника в отставке — и стали готовиться.
И вот на Простоквашино наезд начался. Приехало пять «мерседесов» серебристых с кружками на капоте. Из них вылезло несметное количество балбесов с такими же кружками, нарисованными на груди. И, гремя золотыми цепями, они стали окружать дом дяди Федора.
— А ну, гони баксы!
И тут из-под всех картофельных кустов вылезли наши, простоквашинские, с автоматами в руках.
— Руки в гору! А ну, гони минимальные оклады!
А тетя Тамара гранатомет на них наставила.
Тут приезжие поняли, что они влипли. И самый главный из них говорит:
— Видимо, мы не на тех наехали. Давайте сферы влияния делить. Вы берите себе деревню Простоквашино. Мы себе город Простоквашинск возьмем. А кто возникать будет, тех мы вместе начнем наказывать.
Но кот Матроскин отказался:
— Это вы с милицией делитесь. Мы с вами делиться не хотим. А только чтобы духу вашего здесь не было. Даем вам пять минут на исчезновение. Дошло?
До них дошло. Вся эта группировка на своих «мерседесах» через три минуты испарилась. Они ждать не могли. Они до пяти считать не умели.


В ПРОСТОКВАШИНО ОТКРЫВАЮТ
СТЕКОЛЬНЫЙ ЗАВОД
(Глава шестая. Производственно-налоговая)

Кот Матроскин в свободное от коровы Мурки время любил ходить в лес за грибами. Но странное дело, возвращался он из леса не с грибами, а с полными корзинами битых бутылок.
Пес Шарик спрашивает:
— Что тебе, кот, делать, что ли, больше нечего, только пустые бутылки собирать?
— А что я могу сделать, — отвечает Матроскин, — если у меня сердце кровью обливается. В самом глухом лесу у каждого пенька разбитая бутылка лежит. Если я ее не соберу, она там так тысячу лет и проваляется.
— Кто же это бутылки в лесу бьет? — спрашивает Шарик.
— Если бы я знал, — отвечает Матроскин. — Такое ощущение, что осколочный дождь из космоса идет по всей России.
А как-то раз Матроскин увидел: идет пьяный мужик лет сорока и бутылку досасывает. Допил он бутылку и как шваркнет ее об пень.
Матроскин к нему подошел и спрашивает:
— Господин-товарищ-дядя-гражданин из сельской местности, чем это вы так расстроены, что бутылки бьете?
— Тамбовский волк тебе гражданин-товарищ! — отвечает дядя. — А тем...
— Чем тем?
— А тем, что все не так. И вице-премьер этот, и президент, и министр финансов! Пропади они пропадом, житья не дают!
— Чем они вам житья не дают?
— Да всем не дают!
— В огороде работать дают?
— Дают.
— На рынке торговать дают?
— Дают, — говорит дядя с поллитрой. — А вот шахтеров замучили.
— А вы, дядя, работайте себе в огороде.
— Не могу. Они с НАТОм сцепились. Что им НАТО далось? Живет себе и никого не трогает. А министр финансов вообще...
— Так он уже и не работает.
— Он уже и не работает!
Сколько Матроскин с ним ни бился, не мог понять, почему дядя об пень бутылки разбивает. А оставлять битые бутылки в лесу крестьянское сердце Матроскина не позволяло. Скоро он целую бочку десятиведерную осколков натаскал.
Потом к нему Шарик присоединился. Потом дядя Федор. Потом папа с мамой. Осколков все больше становилось. И решил Матроскин стеклоплавильный завод открыть.
Дров в Простоквашино было завались. Сельские дяди лес в знак протеста давно уже не чистили. Рабочая сила была — часть десантников к ним снова вернулась.
За две поллитры Матроскину пустую цистерну на тракторе привезли с железной дороги. Печь под ней выложили, и начал Матроскин осколки плавить.
Хрусталь у него сразу не получался. Все было кривоватое и гнутое, какое-то ископаемое, доисторическое. Тогда стал Матроскин примитивную посуду выплавлять, какую на раскопках находят: миски для собак, утки.
Эта посуда хорошо пошла. И простой народ ее брал, и в музеи ее покупали, и в частные коллекции. Все прекрасно выходило.
Но тут опять наезд. Уже не мафия наехала, не бандиты, а налоговая инспекция.
Дело в том, что посуду на рынке Шарик продавал — как самый обаятельный. Так ему инспекторы говорят:
— Покупай лицензию.
— Ладно, куплю. А почем?
— Триста долларов.
— Да вы что? Да мы таких денег за сто лет не наторгуем.
Его успокаивают:
— Это еще не все. Перед этим надо ЭнДэЭс заплатить и налог с предполагаемой прибыли. Какая у Вас предполагаемая прибыль?
— Никакой.
— Значит, будете платить налог с оборота. И это еще не все. Вы что производите?
— Мы ничего не производим. Мы осколки переплавляем в бутылки.
— Значит, заплатите экологический налог, налог на дороги и про отчисления в Пенсионный фонд не забудьте. Не забудете?
— Век будем помнить, — говорит Шарик.
Дал инспектор ему какую-то ведомость на сто страниц и велел все заполнить.
Прямо тут на рынке в какой-то будочке Шарик стал все заполнять.
В графе «Предполагаемая прибыль» Шарик так и написал: «Никакой». В графе «Предполагаемые зарубежные партнеры и корпорации» написал: «Собачий питомник «Красная звезда» из Щербинки».
Налоговый инспектор Кукушкин все это прочитал и говорит:
— Все. Я вас поздравляю. Заплатите теперь тысячу долларов и смело торгуйте до сентября.
— А потом? — спрашивает Шарик.
— А потом к нам новые указы поступят и будет общий пересчет.
Когда Матроскин про все это узнал, он Шарика чуть не поколотил подойником:
— Шарик, ты знаешь, почему тебя Шариком назвали?
— Почему?
— Потому что ты круглый!..
А сам пошел в налоговую инспекцию:
— Вот что, граждане, вы откуда такие умные?
— Мы раньше в райкоме партии работали.
— Это сразу видно, — говорит Матроскин. — Вы там, наверное, свои последние мозги и оставили, что такие налоги накручиваете. Где ж мне столько денег взять?
— Вы продайте что-нибудь ненужное.
— Это мы уже проходили, — ответил Матроскин. — Все. Закрываем осколочное производство.
Начальник инспекции товарищ Крокодилов за ним долго бежал, уговаривал:
— А мы в чем виноваты? Это нас начальство заставляет. Мы только исполнители. Но не все потеряно. Есть варианты. Мы пойдем другим путем. Хорошо?
— Хватит, — сказал Матроскин. — Находились.
И все производство прекратил. Растил только картошку безналоговую для себя и для дяди Федора с Шариком.
Налоговый инспектор Крокодилов кругами вокруг них ходил, а ничего с них получить не мог.
А Матроскин еще издевался:
— Вам ЭнДэЭс вершками платить или корешками? А налог с оборота мы чем вам будем выплачивать, навозом? А если у меня не прибыль получится, а убыль, вы тогда мне сами доплачивать будете?
Бедный Крокодилов только за сердце и хватался.


* * *

Этим летом главный налоговый сочиняльщик очень сильно ногу порезал на своем собственном загородном озере. Он думал, что у него осколков нет, и здорово ошибся. У него на ею вилле трехэтажной тоже господа-дяди-граждане-товарищи работали. И истопниками, и электриками, и огородниками. И их тоже безумная грусть охватывала от современной жизни. А в таком случае лучший способ от грустных чувств избавиться — это бутылку об пенек шваркнуть, и все!


ОХОТА НА МЕДВЕДЯ В ПРОСТОКВАШИНО
(Глава седьмая. Правительственно-охотничья)

Однажды, это уже ближе к зиме, прибегает домой Шарик весь в мыле и кричит:
— Ой, у нас аэродром строят! Интересно, зачем?
— А затем, — объясняет Матроскин, — что к нам премьер-министр на охоту прилетает. Вот зачем.
— А что же, он на поезде приехать не может или на машине? — удивляется пес.
— Конечно, не может, ему всюду шахтеры дорогу перегораживают. Он им зарплаты не платит.
— У нас в Простоквашино ни одной шахты нет.
— Так сталевары могут дорогу перекрыть.
— И сталеваров у нас нет.
— Учителя у нас есть?
— Есть, — отвечает Шарик, — один учитель.
— Так вот он тоже может дорогу перекрыть. Ему тоже давно уже денег не дают.
Тут дядя Федор вмешался:
— Послушай, Матроскин. У нас и медведей-то нет.
— А ему медведя с собой привозят. В специальной берлоге пластмассовой с люком. Медведь цирковой. Берлогу в лесу закапывают в удобном месте, потом люк веревкой открывают, премьер-министр ба-бах! И счастлив. В другое место на охоту едет.
— Хорошо, — говорит дядя Федор. — Но где же столько медведей набрать цирковых?
— У него медведь один и тот же, — объясняет всезнающий Матроскин. — Просто пули премьер-министру дают снотворные.
— А шкура? — спрашивает Шарик. — Охотнику ведь шкура нужна.
— Нет. Шкуру он не берет. Шкуру он егерям оставляет. Ему просто убивать нравится.
Наутро вся деревня Простоквашино на деревьях около берлоги висела. Всем интересно было на охоту посмотреть.
Омоновцы по лесу прошли, всех простоквашинцев с деревьев постряхивали. А тут сам премьер-министр на танке к берлоге подъезжает. Он смело так из люка высунулся, прицелился и кричит:
— Выгоняй!
Медведя выгнали. Охотник ба-бах! И мимо. Одного омоновца запоздалого спать уложил. А медведь бежать. Охрана — за ним.
— Стой! Куда?
Да куда там! Медведь на дорогу выскочил, смотрит, мотоциклы стоят для эскорта. Один даже с работающим мотором.
Медведь, не долго думая, на мотоцикл сел и поехал. Он же был цирковой, дрессированный, еще филатовский. Был когда-то такой номер укротителя Филатова — «Медведи за рулем». Им еще вся Япония была потрясена.
Охрана — за медведем! По первому снегу следы его хорошо видать. Но, видно, они не очень спешили, потому что догнать медведя просто, а вот потом что с ним делать? Он же порядков не знает и каратэ не изучал. Он как даст по башке лапой — и все!
Так и ушел медведь-то.


С тех пор по всему простоквашинскому району листовки расклеены: «Сбежал преступник. Кличка «Медведь». Внешность такая же. Вооружен зубами и когтями. Поймавшему его — премия: пять километров газопровода Москва — Нью-Йорк».
Газета «Простоквашинские новости». Декабрь».


КАК В ПРОСТОКВАШИНО СО СРЕДСТВАМИ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ БОРОЛИСЬ (Глава восьмая. Газетная)

Однажды зимним утром, ближе к обеду, проснулись простоквашинцы, а на заборе у дяди Федора большими буквами написано:
«ПОЧТАЛЬОН ПЕЧКИН — БОЛЬШОЙ ДУ...» Печкин прочитал это, переписал на бумажку и пошел в городской простоквашинский суд:
— Смотрите, как мою честь и достоинство порочат. Предъявите им иск на сто миллионов рублей.
Судья, еще из прежней жизни, по фамилии Молоковозов говорит:
— Подумаешь! Да про всех наших вождей по всей стране на всех заборах написано, что они большие ду...
Печкин отвечает:
— Как по всей стране, не знаю. Только у нас в Простоквашино забор — это средство массовой информации. Это как журнал «Огонек» или «Новая газета». Наш забор все люди читают.
— А может, нам опровержение написать, и все? — предлагает судья.
— А как это?
— А так. Сверху написать: «Почтальон Печкин не большой ду...» Печкин подумал и говорит:
— Нет. Так еще хуже получается. Это уже двойное оскорбление. Нет уж, назначайте слушание. Или пусть они деньги платят, или будем их забор сносить.
Судья говорит:
— Да откуда у них деньги?
— А ничего. Пусть корову продают.
Судья назначил слушание. Вызвали Шарика и кота Матроскина. Все как положено:
— Встать, суд идет. Слушается дело о защите чести и достоинства почтальона Печкина. Вы согласны с предъявленным обвинением?
Матроскин не согласен:
— Мало ли что на нашем заборе написано. Важно, кто писал. Пусть он и отвечает.
— А кто писал? — спрашивает судья. — Это же ваш автор.
— Давайте вместе искать, — предлагает Матроскин.
— А я его знаю, — говорит Шарик. — Это пенсионер один написал. Он на Печкина обиделся за то, что Печкин почту приватизировал и цены за доставку в пять раз повысил.
— Видите, — указывает Печкин. — Их тут целая шайка.
Судья говорит:
— Объявляется перерыв на два часа для отыскания соответчика.
Когда Шарик и Матроскин вышли на улицу, Матроскин спросил:
— Откуда ты, Шарик, этого пенсионера взял? И чего это он на нашем заборе пишет? Писал бы на своем. Кто это такой?
— Да никто, — ответил Шарик. — Я просто время выигрывал. На заборе про Печкина это я написал. Потому что я из-за него журнал про охоту получать не могу, так здорово он цены поднял.
— Вот это писатель! Вот это журналист — золотое перо! — ехидно восхищается кот. — А почему не полным текстом писал? Что это за скромность такая, что это за застенчивость повышенная?
— У меня на полный текст забора не хватило. Я до самого угла дошел.
Тут Матроскин как себя по лбу хлопнет:
— Слушай, а краска у тебя осталась?
— Есть немного.
Матроскин прямо с места домой побежал. Прибежал к забору, оторвал несколько досок и что-то на них написал. И снова в суд прибежал, к старорежимному судье Молоковозову.
И вот процесс снова начался. Все как положено:
— Встать, суд идет. Слушается дело о защите чести и достоинства почтальона Печкина.
Судья спрашивает:
— Ну что, нашли вы соответчика?
— А зачем? — отвечает Матроскин. — Дела то никакого нет.
— Как нет? — кричит Печкин. Человека оскорбили. Можно сказать, вывели на чистую воду, а теперь говорят «нет».
Судья Молоковозов тоже удивился:
— Почему никакого дела нет?
— А вы вторую полосу нашего забора читали?
— Нет.
— Вы тогда прочтите, что там дальше написано. Я даже эту надпись с собой принес.
И выложил Матроскин несколько досок от забора.
А там было написано: «...ШИ ЧЕЛОВЕК». И все поняли, что эта надпись не оскорбляет Печкина, а поднимает ввысь, как почтальона и человека.
Так что дело было закрыто. И все довольные (кроме кота Матроскина) разошлись по домам.
А кот Матроскин ворчал:
— Эх я, растяпа. Надо было мне с этого «БОЛЬШОЙ ДУШИ ЧЕЛОВЕКА» еще деньги на судебные издержки потребовать и на ремонт забора. Учить надо их, этих монополистов!


КАК В ПРОСТОКВАШИНО
ФОРМИРОВАЛСЯ КАЗАЧИЙ ПОЛК
(Глава девятая. Ложно-патриотическая)

Однажды пес Шарик пришел к Матроскину и к дяде Федору на кухню в большом возбуждении:
— Вы знаете, кого сейчас больше всех у нас в стране уважают? Я в газете прочитал «Московский балаболец».
— Кого?
— Казаков, вот кого!
— Каких казаков? — спрашивает Матроскин.
— Таких казаков! Казачьих казаков! Которые с лампасами, — говорит Шарик.
— Почему ты так решил?
— Да потому, что в Москве скоро будет памятник поставлен казакам-освободителям. Тем, которые революционных рабочих разгоняли.
— Им будет памятник поставлен за то, что они рабочих разгоняли? — поразился Печкин.
Он тоже на кухне с Матроскиным чай пил.
— Ну да. Они же против царя бунтовали. Вот казаки и гоняли их с утра до вечера.
— Плохо они их гоняли, — ворчит Матроскин. — Гоняли бы они их хорошо, никакой бы революции не было. И советской власти тоже.
Тут Печкин взвился:
— А чем тебе советская власть помешала? Она же тебе дураку все дала. Если бы не советская власть, мы бы с тобой, Матроскин, как личности одной формации, полы бы мыли или рвы копали. Или бы свиней пасли.
— С чего это ты взял, что мы бы с тобой полы мыли, — обиделся Матроскин. — Ты бы, Печкин, может быть, и мыл полы. Только ты бы мои полы мыл. И свиней бы ты моих пас.
— Ладно, ладно, — успокоил их Шарик. — Только казаки сейчас в полном порядке, а мы время теряем.
— Что же ты предлагаешь? — спрашивает кот.
— Предлагаю полк казачий сформировать в нашей станице Простоквашинской.
— Да зачем? — спрашивает Печкин.
— Да затем, — кричит Шарик, — что можно вооружиться и с мафией бороться! Можно начальство учить уму-разуму! Можно милиционера Люськина с позором из деревни выгнать! Можно налогового инспектора Кукушкина на площади выпороть!
— Хорошие мысли, — говорит Печкин. — Меня они убеждают.
И так он барственно, по-казацки, стал дрова в печку подбрасывать.
— А меня нет, — говорит Матроскин, — и прошу оставить меня в покое, гражданин Шарик.
— Я теперь не гражданин Шарик, я теперь есаул Шарый, — говорит пес. Он даже запел для убедительности: — Есаул, есаул, что ж ты бросил коня...
— А я — станичный атаман Печкин! — обрадовался почтальон Печкин. — Дайте мне шашку острую и коня! Я буду почту верхом развозить.
Тут Матроскин схватил половник и замахнулся на них обоих:
— А я, как революционный матрос Котенко, говорю вам: а ну пошли с нашей кухни! А не то я этим вот половником головы вам быстро поотрубаю.
Оба нью-казака Шарик и Печкин сразу с кухни ускакали. Как известно, с революционными матросами во все времена шутки были плохи.
Так революционный матрос Матроскин завалил всю станичную вольницу. И не стала деревня Простоквашино станицей Простоквашинской.
Дядя Федор потом спросил.
— Матроскин, почему же ты не дал казакам образоваться? Это же так романтично.
— А потому что сначала казаки — это очень прогрессивно, — ответил Матроскин — А потом все по-другому оборачивается.
— Это как по другому?
— А так. Наш Шарик сейчас — Шарик как Шарик. А как только он нагайку в лапы возьмет, он сразу другим сделается. Он сразу один нехороший лозунг выбросит.
— Какой нехороший?
— А такой «Бей котов, спасай Россию».
И дядя Федор сразу его понял.


ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ
ИЗ ПРОСТОКВАШИНО
(Глава десятая. Политическая)

Почтальон Печкин, как известно, был не самый честный человек в Простоквашино. Однажды зимой, когда уже совсем делать было нечего, а снега намело под самую крышу, он прочитал чужое письмо.
Прочитал и за голову схватился.
Это письмо писал шофер одною крупного бизнесмена — бывшею начальника охраны — своему племяннику Васе в деревню. Там были такие эпизоды:
«...А на днях мой хозяин еще одного первого заместителя премьер-министра купил. У нас их штук десять теперь, и все — первые...
Этот первый НАШЕМУ за это все Уренгойское газовое месторождение по дешевке сдал в краткосрочную аренду на триста лет.
Да, чуть не забыл, на днях НАШИ шлепнули одного банкирчика. Шлепнули прямо в лифте. И во вторник шлепнут еще одного. Он хочет одиннадцатому первому заместителю стукнуть о нашей сделке.
НАШИ такого не любят. Сначала НАШИ хотели одиннадцатого первого заместителя премьера тоже купить, но его уже перекупила братва из другой команды. Вот и приходится принимать силовые решения...
Когда мы десятого покупали, был очень важный вопрос, как хорошему человеку деньги выплатить? НАШ ему деньги в наш собственный «Шлепа-банк» перевел на его счет — пятьсот пятьдесят тысяч долларов.
На всякий случай они договорились, что это плата за лекцию «О невозможности проникновения коррупции в высшие эшелоны власти», которую этот десятый вице-премьер читал в клубе железнодорожников.
Сейчас этот первый хочет издать свою лекцию в Германии в виде книжки. И немцы ему уже выдали аванс пятьсот тысяч марок Теперь у каждого немца дома будет такая книжка. (И Нюренгринский газ по дешевке. Немцы ведь не фраера.) Так что, дорогой Вася, живем мы насыщенно и интересно...
Ты, Вася, это письмо никому не показывай, а то у тех, кому ты его покажешь, будут сложности...» Печкин как прочитал письмо, так по сугробам и бросился к коту Матроскину:
— Ведь ужас что творится! Давайте принимать меры. Так ведь всю страну растащат. Я как бывший коммунист (и как будущий) этого не допущу.
— Не растащат, — сказал Матроскин. — Примем меры. Вы, дядя Печкин, это письмо отправьте по адресу. А я с него копию сниму и в милицию передам. Там сразу разберутся и кого надо возьмут.
Снял Матроскин копию письма, надел лыжи и бегом к инспектору Люськину.
— Смотрите, что делается! Страну распродают. Берут взятки и людей убивают!
— Безобразие, — говорит инспектор Люськин. — Будем искать источник.
— Источник чего?
— Информации.
— Да при чем тут источник? — возмущается кот. — Надо бандитов искать.
— А вот этого не надо! — отвечает Люськин. — У нас налицо вмешательство в частую жизнь, нарушение тайны переписки. Это же нарушение конституции, а мы будем бандитов искать! Нам нельзя отвлекаться на мелочи. Этим мы и займемся. Мы найдем преступника. Говорите, кто источник?
— Бизнесмен!
— Какой бизнесмен?
— Который первого вице-премьера купил. От него все и истекает, отвечает кот.
— Ну вот что, — творит Люськин. — Ты мне голову не мудри. Ты мне прямо отвечай, от кого это письмо к тебе пришло.
— От человека, который у бизнесмена служит, который десять первых вице-премьеров купил, которые страну продают. Этот бизнесмен «Шлепа-банк» имеет и по полмиллиона платит за одну лекцию в клубе железнодорожников. А во вторник он еще и банкирчика шлепнуть хочет.
— Нет, ты понимаешь, на какого человека ты руку поднимаешь? То есть, я хотел сказать, ты понимаешь, от какого дела ты меня отрываешь? Мне нужен источник.
Матроскин письмо забрал и ушел.
И куда он только с этим письмом не ходил.
И в газету «Известия», и к первому прокурору страны, и на Центральное телевидение. И везде слышал только одно:
— Источник. Срочно откройте источник. Как только мы узнаем все источники, мы быстро в стране порядок наведем.
«Очень грустная история, — подумал Матроскин. — Я так понимаю, что в стране источников все меньше и меньше становится. Скоро будет один сплошной порядок».
И решил он больше никуда из Простоквашино нос не высовывать.


НОВЫЙ УКАЗ ПРЕЗИДЕНТА В ПРОСТОКВАШИНО (Глава одиннадцатая. О безупречной честности)

А тут в Простоквашино новый указ президента пришел. Очень важный и полезный указ.
Президент приказывал всем государственным служащим с первого сентября быть честными. Кто указ будет нарушать, с того будут брать штраф в размере одного месячного оклада.
Матроскин сразу ожил.
А почтальон Печкин даже возгордился:
— Все, теперь новая жизнь в стране начнется. Это я как государственный служащий утверждаю. Я, например, с этого дня только одну правду буду говорить.
— И жене тоже? — спрашивает пес Шарик.
— А жена-то тут при чем? Она не государственная служащая. Я буду правду всем клиентам говорить и начальникам.
Кот Матроскин новому указу с утра до вечера радовался:
— Ой, я теперь столько правды узнаю!
Решил он начать с почтальона Печкина. Дождался первого сентября и спрашивает:
— Печкин, а Печкин, помнишь, полгода назад ты коробку с долларами от нашего начальника администрации выносил?
— Помню, — отвечает Печкин.
— Так вот скажи, откуда она взялась? Кто тебе такие огромные деньги дал — целых пять долларов?
Печкин подумал и говорит:
— Если я тебе правду не скажу, меня на месячный оклад накажут. А если я тебе правду скажу — на пять лет.
Матроскин понял намек. И больше он Печкина не мучил. Дальше сам Печкин мучиться стал. Он говорит:
— У меня месячный оклад маленький. А вот у нашего премьер-министра большой. Он своим окладом бросаться не будет. Давай, Матроскин, ему позвоним и спросим: правда ли, что он от проданного за рубеж газа проценты получает и поэтому миллиардером стал? Как об этом французские газеты писали и наши русские «Известия»?
Стали они в Москву звонить в приемную премьер-министра. Им говорят:
— Ждите ответа! Ждите ответа! Ждите ответа!
Они два дня прождали и трубку бросили.
И видят они с грустью, что от этого указа президентского ничего не изменилось. Обещали подъем производства, а вокруг один спад. Обещали с преступностью покончить, а ее еще больше стало. Обещали за взятки наказывать и крупных чиновников судить, — никого не наказали, и все крупные жулики на свободе.
А тут президент выступает и твердо так говорит:
— Я верю, что мой указ о честности будет, понимаешь, хорошо работать И уже, понимаешь, хорошо работает. Честность в стране выросла на сорок процентов и растет с каждым часом.
Матроскин ничего не понимает. И вдруг он почувствовал, как у него в голове одна важная мысль засветилась. Он ее за кончик поймал и творит Печкину:
— Все, Печкин. Я теперь понял, почему наш президент два месяца отдыхать собирается.
— Почему? — спросил Печкин.
— Ведь ему за один месяц теперь можно и не платить! Печкин, это...

...КОНЕЦ!


ЭПИЛОГ

После этого случая кот Матроскин одним важным делом занялся. Он решил Простоквашино от государства отсоединить и сделать свою свободную Простоквашинскую республику. Свои деньги выпустить — «простоквашки» (не жульнические), свои паспорта людям раздать (долгоиграющие), свой аэродром построить, свою таможню и зажить как все честные люди...
Что из этого вышло, об этом особый разговор!


Дополнительная глава
КАК МАТРОСКИН ШАРИКА
РЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКЕ ОБУЧАЛ

Однажды в самом начале перестройки пес Шарик стал к дяде Федору приставать:
— Расскажи мне, дядя Федор, что такое рыночные торговые отношения?
Расскажи да расскажи! А дядя Федор не знает.
Тогда кот Матроскин взялся ему на простых примерах объяснить.
— Вот смотри, Шарик. Мы с моей коровой Муркой произвели сто литров молока. Мы садимся на трактор и везем это молоко на рынок. Там молоко продаем, берем деньги и покупаем тебе в магазине мотоцикл с коляской. Вот и все. Это есть торговые рыночные отношения.
— А что такое государственно-торговые отношения?
— Это совсем другое. Слушай. Тогда всех Мурок нашего поселка собирают в один сарай. А всех хозяев — в один колхоз.
— А дальше?
— А дальше так. Вот мы с Муркой произвели сто литров молока. Нам говорят: «Отвезите молоко на молочный завод».
— Кто говорит?
— Государственные начальники. И мы везем молоко на завод.
— И там нам дают деньги?
— Кто дает?
— Ну эти, государственные начальники, — говорит Шарик.
— Ничего они тебе не дают.
— А как же мотоцикл покупать?
— А так. Ты слушай. Завод делает из молока молочный порошок. И везет в центр, в Москву.
— И там тебе дают деньги на мой мотоцикл с коляской.
— Кто дает? — опять спрашивает Матроскин.
— Эти, государственные начальники, — отвечает Шарик.
— Ничего они не дают. Там на другом заводе, наоборот, из порошка делают молоко. И везут его в магазин.
— И там дают деньги на мой мотоцикл! — обрадованно решил Шарик.
— Ничего подобного. Ты, право, Шарик, как дурачок. Ты все хочешь упростить. Оттуда они идут в Министерство сельского хозяйства.
— А оттуда ко мне на мотоцикл?
— Оттуда их перечисляют в наш колхоз директору.
— А он уже дает деньги мне, и я иду покупать себе...
— Ошейник.
— Почему ошейник?
— Потому что на мотоцикл уже не осталось.
— А кто же все деньги забрал? — спрашивает пес.
— Как кто? Государственные начальники.
— А зачем?
— Чтобы купить себе мотоцикл с коляской.
Шарик сразу все понял.


Еще одна дополнительная глава
ИЗ ИСТОРИИ ДЕРЕВНИ ПРОСТОКВАШИНО
(Как в Простоквашино тысячемноголетие справляли)

Первый раз деревню Простоквашино дотла разорили в 982 году, когда сын Святослава Владимир хотел себе дочь Рогволда из Полоцка в жены взять. Велел он сказать:
— Хочу твою дочь Рогнеду в жены взять.
Рогнеда же не хотела:
— Не хочу за Владимира, хочу за Ярополка.
Собрал тогда Владимир много воинов — варягов и словен, чуди и кривичей и на Полоцк напал.
Простоквашинцы тогда выступили за Владимира. И прогнали тогда полочане Владимира, а Простоквашино пожгли.

Второй раз Простоквашино дотла разорили в 997 году, когда пошел Владимир-князь на печенегов. А князь Варяжко за печенегов выступил. Простоквашинцы за князя Варяжко встали. И пожег князь Владимир Простоквашино, а пепел развеял по Поченегщине.

В третий раз Простоквашино тогда разорили, когда король Болеслав польский с князем Свенельдом киевским на половецкого хана Редедю походом шли.
Простоквашинцы не хотели за них выступать. Они так говорили:
— Нам Редедя не враг. Он нам ничего плохого не делал.
И пожег Свенельд киевский Простоквашино.

И так жгли Простоквашино много раз. Старожилы утверждают, раз двести или семьсот.
При нашествии на Русь поляков простоквашинцы были за Москву. За что их поляки пожгли.
При отступлении поляков из Руси простоквашинцы были за их царевича Владислава, за что их Москва пожгла сурово.
При нашествии на Московию французов русские разорили Простоквашино, чтобы французам оно со всем продовольствием не досталось:
— Умрем, но не дадим врагу Простоквашино!
При отступлении французов они пожгли его на дрова.

При Николае Втором Простоквашино стало селом. Там большой храм построили в честь Владимира — святого киевского. Так сказали простоквашинцы тогда:
— Слава тебе, Господи, за благодать Твою!
И три дня молились и соблюдали пост.

При Сталине мудром, любимом Простоквашино опять деревней сделалось — храм, во славу коммунизма, взорвали. И сказали тогда все простоквашинцы от мала до велика:
— Спасибо партии.
И тоже голодали.

В общем, простоквашинцам есть чем гордиться.
И к славному своему юбилею оно хорошо украсилось. В Простоквашино все заборы покрасили.

КОНЕЦ

Тётя дяди Фёдора, или Побег из Простоквашино
Повесть-сказка

Глава первая
ПИСЬМО
На Простоквашино надвигалась осень. Не очень быстро, а так — миллиметр за миллиметром. Каждый день становилось холоднее на четверть градуса. Днём ещё было лето, солнце всё заливало золотом. Но зато ночью никаких сомнений не оставалось, что вот-вот зима на природу обрушится. Ночью даже снег выпадал.
Все были заняты делом. Кот Матроскин за последними грибами ходил и капусту засаливал. Дядя Фёдор задачник для третьего класса осваивал. А пёс Шарик телёнка воспитывал. Он полугодовалого Гаврюшу на сторожевого быка дрессировал, полусторожевого-полуохотничьего. Увидит он зайца в поле и кричит Гаврюше:
— Ку-си!
Бычок после этого до самой речки за зайцем гонится. Заяц через речку в два прыжка «блинчиком» перелетит — и в поля. А Гаврюша так не может. Он в речку трактором врежется и такой веер брызг поднимет, что радуга полчаса над рекой висит.
Бросит Шарик палку через забор и кричит Гаврюше:
— Не-си!
Гаврюша прыг через забор, палку в зубы и назад. Шарик прикажет ему:
— Му-му!
Гаврюша замычит так, что люди в деревне шарахаются. Они думают, что на их Простоквашино электричка наехала.
Однажды кот Матроскин не выдержал, он к Шарику подошёл и говорит:
— Ты на кого его дрессируешь? На циркового клоуна? Что это за «куси — неси» такое? Что это за «му-му — ква-ква»? Для дрессировки собак давно уже специальные культурные команды придуманы: «фас» там или «апорт». Или уж «голос» в крайнем случае.
— Может быть, для сервировки собак есть такие слова, — возражает Шарик, — только для быков они не подходят. Быки — они звери сельские, простые, небалованные.
— Не для сервировки, а для дрессировки, — поправляет Матроскин. — Сервируют только столы в ресторане. Пора бы знать, глухомань сельская.
Шарик обиделся на «глухомань сельскую» и сделал такое заявление:
— Вот что, Матроскин, ты заведи себе своего телёнка собственного и дрессируй по-своему. А это мой Гаврюша.
Матроскин от удивления аж остолбенел на две минуты. Его можно было горизонтально на два столбика класть. Так в цирке гипнотизёры с тётеньками делают. Потом как закричит:
— Как это твой, когда это мы его вместе с Муркой рожали! Да я из-за него столько ночей не спал. Да я его из соски молоком поил! Да я лично ему клизму двадцать раз делал, когда ты его сосисками кормил!!
В общем, большой конфликт надвинулся. Того и гляди Шарик с Матроскиным подерутся. Они уже друг друга толкать начали.
Дядя Фёдор на крыльцо вышел и говорит:
— Давайте мы телёночью дуэль проведём. Поставим вас в разные концы огорода, а Гаврюша пусть в середине стоит. Вы его к себе зовите. К кому он подойдёт, тот им и будет командовать.
Встали они в разные концы огорода. Каждый к себе Гаврюшу зовёт. Шарик командирским голосом кричит:
— Гаврюша, ко мне бегом! Гаврюша, ко мне кругом!
Матроскин так тихо подзывает:
— Кис! Кис! Иди ко мне, скотинка маленькая! — и большую брюкву из-за спины показывает.
Гаврюша на месте крутится, то туда голову повернёт, то сюда. То к Шарику побежит, то к Матроскину. Чем ближе он к Шарику приближается, тем сильнее Матроскин кричит, и наоборот. Такой шум подняли, на всю деревню, а толку нет. Не получается телёночья дуэль.
Тогда дядя Фёдор говорит:
— Пусть каждый из вас возьмёт палку и кинет её через забор. Чью палку он принесёт, тот для Гаврюши и главнее.
Выбрали они каждый себе палку по вкусу. У Шарика палка длинная была и тонкая и вся в мелких сучках. Она чем-то сильно на самого Шарика смахивала. Он тоже был тощий и задиристый. А у Матроскина в лапах такая толстая дубинка оказалась, потому что Матроскин и сам за последнее время округлился.
Кинули они свои палки за забор, и Гаврюша вихрем за забор прыгнул. Все замерли. Ждут.
Вылетает Гаврюша из-за забора, а в зубах у него не палка, а зелёный плащ почтальона Печкина. Почтальон за забором стоял и в дырочку подсматривал. Гаврюша его самого хотел притащить, да Печкин по дороге из плаща вывалился.
Бедный Печкин за плащом прибежал и давай тащить его за другой конец. Гаврюша не отпускает. Шарик и Матроскин тоже пытаются плащ у быка выдернуть, да ничего не выходит. Гаврюша за лето здоровый стал, как танк. Он всех троих спокойно по огороду тащит, куда захочет. Весь огород перепахал.
Печкин кричит:
— Эй, ты, рогатый дурачок, отдай плащ немедленно! Доиграешься, тебя на колбасу отправят!
Дядя Фёдор решил вмешаться. Он подошёл к Гаврюше и спокойно так скомандовал:
— Голос! Му-му!
Бычок как замычит своим электрическим голосом и плащ выпустил. Сразу Шарик с Матроскиным и Печкин втроём на три метра отлетели и в забор врезались. Матроскин посмотрел на выпавшие доски и говорит:
— Да, ремонта здесь рублей на сто наберётся. Придётся сто штук штакетника покупать. От этого Печкина нам только одни расходы идут. Да ещё и подслушивает!
Печкин говорит:
— Мне от вас много доходов! У меня этот плащ, может быть, свадьбешный. А вы вон как его изжевали и обсопливили! Его и надеть — и то противно. Придётся мне теперь к своему дому огородами пробираться. Я не какой-нибудь Рокфеллер африканский два плаща иметь. А вас я вовсе не подслушивал, нужны вы мне больно. Я вам письмо принёс.
Он отдал им письмо и скорее ушёл, а то вдруг Матроскин заставит его забор чинить.
Дядя Фёдор взял письмо и пошёл в дом. Письмо — это очень важное событие. Все про телёночью дуэль сразу забыли. Оно было от мамы. Мама писала:

Дорогой наш мальчик дядя Фёдор!
Ты живёшь в сельской местности совсем заброшенный. Природа к тебе близко, а культура далеко. Это хорошо, но неправильно. Будем принимать меры.
К нам приехала моя двоюродная сестра Тамара Семёновна. Фамилия у неё Ломовая. Вообще-то у неё двойная фамилия: Ломовая-Бамбино. Папа у неё был генерал Ломовой, а мама — солистка балета — Бамбино.
Она такая добрая и очень толстая, как две. Ты её не помнишь. Она ушла из армии. Там она работала полковником по хозяйственной части. Она решила тебе подарок сделать. Она решила всю оставшуюся жизнь посвятить твоему воспитанию.
Про неё была статья в газете, и её очень хвалили. Она такой работник прекрасный — за тридцать лет ни разу в отпуске не была. С её склада ни одна пушка не потерялась, ни один танк не пропал. Когда она из армии увольнялась, все солдаты строем плакали.
Тебе она очень много пользы принесёт. Она уже пианино купила и самоучитель, будет тебя на лауреата международного конкурса готовить. Жди её с нетерпением и радостью. Твои родители: папа и мама.

Когда дядя Фёдор письмо прочитал, он не особенно обрадовался. Эта двухразмерная тётя его чем-то насторожила. И к пианино у него особой тяги не было. И Шарик насторожился. Ему пианино нравилось, он часто думал: «Вот бы выбросить оттуда всю требуху, которая гремит, отличная собачья будка получится!» Он просто к любому постороннему человеку заранее с подозрением относился. А Матроскин обрадовался:
— Нам лишний хозяйственный работник никогда не помешает. Мы тут забурели совсем в сельской местности, закисли, темпы теряем. Кругом люди фирмы открывают, лапти плетут для иностранцев. А мы ушами хлопаем. Нам нужны свежие силы.
И стали они к приезду тёти Тамары готовиться. Первым делом решили для тёти кровать купить. Тётя — это не собачка, завёл её — и всё. Ей и кровать нужна, и матрас, и одеяло. Её на сеновал не положишь, особенно осенью.
Вывели они из сарая трактор — тр-тр Митю, заправили его борщом вчерашним и поехали в большой сельский магазин с мебелью.
Едут себе они по сельской дороге, запутанной, как верёвка, белые колечки в небо пускают. А по краям вся природа как мультипликация ЯРКАЯ! Ели — зелёные, сосны — чёрные, а лиственные деревья — оранжевые. Одно удовольствие смотреть. Сиди себе и любуйся.
Только тр-тр Митя не давал им смотреть. Только они см..., см..., только они см... отреть начинают и люб... люб... любоваться, он их трясёт. Он в последние дни засиделся в своём сарае и летел вперёд как ошпаренный. На каждой кочке два раза подпрыгивал. Один раз от кочкости, другой раз от засиделости. Когда наши покупатели около магазина с трактора сошли, их шатало так, будто они не в магазин приехали, а в вытрезвитель. Они не только шатались, они ещё и подпрыгивали.
Матроскин говорит продавцу:
— Здравствуйте, нам кровать нужна на колесиках. Есть у вас такие? К нам тётя в гости приезжает на постоянную жизнь.
Продавец отвечает:
— У нас сейчас любые кровати есть. Хоть на колесиках, хоть с моторчиком. У нас в деревне капитализм наступил.
— Хорошо, — говорит дядя Фёдор, — давайте посмотрим ваши кровати.
— А чего их смотреть? — говорит продавец. — Вы скажите, какая кровать вам нужна. Мы нажнём кнопочку, и дядя Вася вам её со склада притащит.
— Какой-то странный у вас капитализм наступил, — говорит Матроскин. — И кроватей у вас завались, и кнопочки есть, а дядя Вася всё так же на себе тяжести таскает, как при развитом социализме.
— Так какая кровать вам нужна? — спрашивает продавец.
— Большая кровать, — отвечает дядя Фёдор.
— Это не разговор, — замечает капиталистический продавец. — Дайте точную техническую характеристику. Кровати бывают односпальные, полутораспальные и двуспальные. Сколько к вам тёть приезжает?
— Одна тётя, но сдвоенная! — кричит Шарик. — Давайте нажимайте кнопочку. Пусть нам двуспальную кровать принесут.
Нажали кнопочку, прибежал дядя Вася в синем халате. Ему объяснили, что нужно. И через пять минут он притащил огромную кроватищу на колесиках. Там не то что сдвоенную, там строенную тётю уложить можно было.
Шарик про себя подумал: «Если нам тётя не понравится, мы на этой кровати палатку разобьём, вещи погрузим и быстро в другую деревню смотаемся».
Матроскин деньги продавцу заплатил и говорит:
— Там я у вас много пустых картонных ящиков вижу. Они вам, наверное, не нужны, а нам очень для растопки пригодятся.
Продавец согласился и разрешил Матроскину все ящики забрать. Они быстро эти ящики на кровать погрузили, прицепили её к тр-тр Мите тросиком и очень осторожно поехали.
Со стороны было похоже, что трактор не кровать, а воз сена везёт. Только вместо сена были разноцветные ящики. Очень красивая картина получалась. В этот раз Митя себя прекрасно вёл, и они вдоволь на осенние деревья насмотрелись.
Почтальон Печкин их по дороге встретил и спрашивает:
— Это кто же вам столько посылок прислал таких красивых? И почему без меня?
— Это гуманитарная помощь, — говорит Матроскин. — Её сейчас прямо в руки передают, без посредников. Это питание для собак и кошек «Вис-кас» и «Соба-кискас».
Печкин подумал: «Вот как о собаках и кошках беспокоиться стали. А о почтальонах не думают. Жалко, что я не собака и не кошка. Пожалуй, и я себе котёнка заведу, пусть ему гуманитарную помощь присылают».
Когда они домой приехали, Матроскин за голову схватился:
— А вдруг кровать в доме не поместится? А вдруг она в дверь не пролезет? Как тогда быть? Придётся дырку в стене пропиливать!
Но потом он всё измерил и успокоился. Если подстилку Шарика в сени вынести, то как раз места для кровати хватит. Или пусть Шарик под кроватью спит, тётю охраняет.
Шарик на это не пошёл.
— Фиг тебе, чтобы я под вашей тётей спал! — сказал он коту. — Раз вы меня выселяете, выселяйте совсем на улицу. Я из этих ящиков себе прекрасную будку склею двухкомнатную. Буду на улице жить, как все собаки.
Матроскину было жалко ящики отдавать. Он говорит:
— А чего бы тебе, Шарик, под крыльцом не устроиться? И делать ничего не надо. И тепло, и сторожить удобно.
— Ага. И все ноги у тебя над головой от снега отряхивают и от песка. И всё это тебе на голову сыплется. Нет, ты сам там живи, если ты такой изобретательный.
Тут дядя Фёдор вмешался:
— Матроскин, ты не прав. Пусть Шарик клеет, что хочет. Мы так договорились жить, чтобы каждому было хорошо. Мы все должны друг друга любить.
— Верно, — согласился кот. — Если мы друг другу уступать не будем, у нас не дом будет, а коммунальная квартира. Склочная.
И ещё он добавил практические соображения:
— Дядя Фёдор, сколько от него шума, от нашего Шарика! Стоит только какой-нибудь собачке в деревне тявкнуть, он такой гам поднимает, что мы до потолка подпрыгиваем. А в будке ему звукоизоляция не позволит так шуметь.
Шарик сразу взялся за дело. Достал кисть малярную из сарая, сварил из крахмала ведро клея кисельного типа и начал ящики клеем мазать и друг к другу прислонять.
Ящики лёгкие, весёлые, яркие. И работа лёгкая, весёлая, яркая, если делать её аккуратно. А Шарик всё делал тяп-ляп. Сначала сделал картонно-ящичный пол, потом картонно-ящичные стены, потом из реек, которые Матроскин приготовил для ремонта забора, сделал обрешётку для крыши и тоже обклеил ящиками. Дом вышел сикось-накось, но очень яркий и симпатичненький.
Тут уже и вечер наступил, звёзды высыпали на небо, как веснушки. Вымотанный Шарик как стоял на картонном полу, так и спать свалился, а клеевую кисть под голову подложил.

Глава вторая
ТЕЛЕГРАММА
Утром чуть свет почтальон Печкин пришёл. И давай калитку дёргать. Раньше он смело во двор проходил, на крыльцо и в дверь стучал, а теперь он стал телёнка Гаврюшу побаиваться.
Он калиткой хлопает, стучит по ней, а его никто не слышит. Все спят ещё. Тогда он стал кричать:
— Стук-стук! Дзинь-дзинь! Ба-бах! Блям-блям! Вам телеграмма пришла!
Никакой реакции. Только Гаврюша к калитке подошёл — стал почтальоном Печкиным интересоваться.
Печкин опять кричит:
— Эй, вы! Дзинь-дзинь! Вам телеграмма пришла!
Ничего.
— Так ведь и голос сорвёшь! — сказал Печкин. — А у меня голос не казённый!
Гаврюша прислушался. Услышал слово «голос» и как замычит:
«Му-у-у-у-у-у-у-у-у-у!» Не зря с ним Шарик работал. А голос у него был не такой, как у почтальона Печкина, дохленький. У Гаврюши голосище был, как у электрички. Он полдеревни зараз на ноги поднимал.
Шарик наконец проснулся... и сразу понял, что на него электричка несётся! Он как подпрыгнет вместе с полом, к которому приклеился! Как бросится бежать!
Свой картонный домик он в секунду разметал и весь коробками обклеенный по шпалам бежать бросился. С рогом на голове (это кисть была для клея).
Сначала он спросонок вокруг домика обежал. Потом назад повернул, к почтальону Печкину направился.
Теперь уже Печкин перепугался:
— Инопланетяне! Роботы! До нас добрались!
И побежал. А у Шарика рефлекс: раз кто-то бежит, догнать надо. И вот они, как в мультипликации, по деревне несутся. Впереди Печкин, за ним почтовая сумка развевается, сзади Шарик, весь разными ящиками обклеенный. Шарик Печкина сразу бы догнал, только ему ящики мешали.
Печкин кричит:
— Отвяжитесь! Живым не сдамся!
Шарик в ответ думает: «Ну и не сдавайся! Зачем ты мне нужен!» Но остановиться не может. Его рефлекс подгоняет. Наконец они до речки добежали. Печкин, как Чапаев, с сумкой в руке через речку поплыл, а Шарик остыл. Он кричит:
— Печкин, Печкин, это я — Шарик!
Печкин тоже остывать начал. Оглянулся назад и всё понял.
— Нет, — говорит, — ваша команда меня скоро в гроб загонит. Ведите меня к себе домой и переодевайте в сухое.
Он, конечно, был прав: он им телеграмму принёс, а его в речку загнали. Они с Шариком быстро домой вернулись сушиться. Хорошо, что утреннее солнышко над зелёной травой уже греть начало, а то бы Печкин совсем простудился.
Пока Печкин в одних трусах на печке сох, дядя Фёдор мокрую телеграмму читал:
«Встречайте нас, мы уже выехали. Ваши родители: папа и мама, ваша верная тётя Тамара и верный денщик-ординарец Иванов-оглы-Писемский. Готовьте место для музыкального инструмента».
— Как-то не по-военному написано, — сказал дядя Фёдор. — «Встречайте нас, мы уже выехали». А на чём выехали, где встречать, откуда выехали — непонятно.
Матроскин в это время от Шарика приклеенные ящики ножницами отрезал. Он всё объяснил:
— Выехали из Москвы от твоей мамы. Выехали на поезде. Встречать надо на станции.
— Всё правильно, — говорит Печкин. — У нас на станции московский поезд один раз в день останавливается. Ночью.
Но Шарик спорит:
— А может, они на автобусе выехали или на вертолёте.
— На вертолёте вылетают, а не выезжают, — отвечает Матроскин. — А на автобусе с пианино не ездят. Его в грузовом вагоне везут.
— А что такое денщик-ординарец? — спрашивает Шарик.
Печкин с печки кричит:
— Это что-то вроде шофёра. Есть ещё такие стихи замечательные: «Стой, денщик, жара несносная. Дальше ехать не могу». Мы в школе учили.
— А почему он ординарец?
— Наверное, весь в орденах. Боевой денщик.
Тем временем Матроскин от Шарика последний ящик отрезал и говорит:
— Мне кажется, тебя постричь надо наголо, а то и вовсе побрить. Потому что ты получился весь дырками выстриженный, как в лишаях.
— Вот это дудки! — говорит Шарик. — Зима на дворе, а ты меня постричь хочешь. Лучше я в дырках буду ходить, чем, как крыса, стриженый.
Вдруг во дворе сторожевой Гаврюша замычал, а потом машина забибикала. Это наши со станции приехали. Наши московские. А наши простоквашинские все на крыльцо высыпали на московских смотреть.
Смотрят они: около ворот стоит грузовик, полный народа. В кузове папа с мамой, пианино и дядя незнакомый, военизированный. В кабине тётя больших размеров с подносом, полным пирожных, на голове (это такая шляпа) и шофёр.
Тётя из кабины вышла, всех осмотрела и говорит:
— Здравствуйте. Вот вы какие. А кто из вас будет почтальон Свечкин?
Печкин вышел вперёд:
— Это я. Только не Свечкин, а Печкин.
— Очень хорошо, очень хорошо! — говорит тётя. — Не обижайтесь. Свечкин, Печкин, Огуречкин, лишь бы вышел человечкин — вот что главное. А домик у вас захудаленький. Будем расширять.
Кот Матроскин упёрся и говорит, глядя в землю:
— Не будем.
— Будем, — говорит тётя.
— Не будем, — говорит Матроскин.
Видно, что коса на камень наехала. Или бензиновая пила «Дружба» на гвоздь.
— Это почему же не будем? — спрашивает тётя.
— А нам и так хорошо живётся! — кричит нервный Шарик.
— Вам плохо живётся, — объясняет тётя. — Только вы этого не понимаете. Вы по ошибке счастливы. Но я вам глаза раскрою. Я вас нацелю куда надо, на соответствующие показатели.
Матроскин про себя ворчит: «Мы не пушки какие-нибудь, чтобы нас нацеливать. Вы своего Иванова-оглы нацеливайте».
Иванов-оглы вылез из кабины, и стало видно, что он хороший дядя. Очень мирный, трудно его куда-нибудь нацеливать. Он первым делом пошёл с Печкиным за руку здороваться.
Папа с мамой из грузовика выпрыгнули и побежали с дядей Фёдором обниматься. Мама говорит дяде Фёдору:
— Вы тётю Тамару слушайте. Она вам добра желает.
Шофёр из кабины кричит:
— Вы лучше меня слушайте. Вы свой ящик полированный забирайте скорей. У меня ещё пять вызовов.
И все пианино занялись. А как его заберёшь, когда его с места не сдвинешь. Его на станции четыре здоровых грузчика с трудом в грузовик подняли.
Кот Матроскин свою хозяйственность на всю мощность включил. Принёс цепь огромную, на которой корова Мурка паслась, и говорит:
— Давайте мы это пианино цепью за ножку зацепим, а второй конец к воротам привяжем. Грузовик отъедет чуть-чуть, и мы пианино подхватим.
Так и сделали. Грузовик отъехал чуть-чуть, и ворота как грохнутся! Даже гриб из пыли над домом поднялся.
Дядя Фёдор говорит:
— Спасибо, Матроскин, что ты нам дом не развалил!
Матроскин не согласен:
— Всё равно моя идея правильная. Давайте мы цепь к яблоне привяжем.
— А что, — соглашается Шарик. — Шофёр как даст газу, как рванёт. Больше мы ни пианино, ни яблони не увидим.
Но в этот раз всё хорошо получилось. Только все яблоки разом с яблони слетели и вниз рухнули. Внизу корова Мурка лежала и с любопытством на всех поглядывала. Как по ней яблоки застучат, как она вскочит, как бросится бежать. Ещё ползабора снесла. Горячая корова, молодая.
Пианино поймали, и все сразу делом занялись. Папа и мама пошли себе сеновал обустраивать. Тётя Тамара, как военная гражданка, пошла с местностью знакомиться, чтобы знать, куда отступать в случае чего. А Иванов-оглы и Печкин под руководством Матроскина ремонтом занялись. За этот день столько всего разрушено было, что на две хорошие ремонтные бригады хватило бы.

Глава третья
НОЧЬ
К вечеру всё устроилось. Папа и мама себе на сеновале отличное место оборудовали. Тётю Тамару на двуспальной кровати положили. А Иванов-оглы к Печкину ушёл ночевать. Он всю ночь почтальону интересные истории рассказывал из военной жизни:
— Помню как-то раз нам с товарищем полковником на склад два грузовика сапогов привезли. А склад у нас битком забит, некуда сапоги складывать. Дело было ночью. Другой бы товарищ полковник от сапогов бы отказался, но наш товарищ полковник не такой, то есть он не такая.
— А ваш товарищ полковник какая? — спрашивал Печкин.
— А наш товарищ полковник такая. Она быстро выход нашла. Перед складом во дворе танки стояли. Так мы эти сапоги в эти танки и сложили. Правда, здорово?!
— Здорово! — соглашался Печкин.
— Здорово, да не совсем. Потом из этого небольшая неприятность вышла. Почти скандал.
— Какая такая неприятность?
— А такая. Утром учебная тревога была. Танкисты стали в танки запрыгивать, а там сапоги всё место заняли. Пока они сапоги вытаскивали, учебный противник всю нашу часть захватил. А вообще человека лучше товарища полковника, более экономного я в жизни не встречал. У нас в части пять пожаров было, а мы ни одного огнетушителя не истратили.

Дядя Фёдор в это время на сеновале лежал между папой и мамой. Ему так хорошо было, уютно. Он то к маме, то к папе прижимался. Мама говорила:
— Ты, дядя Фёдор, не переживай. Вы с тётей Тамарой поладите. Она очень самоотверженная.
— Это верно, — соглашался папа. — Только мне кажется, что она чересчур уж энергичная. При её размахе ей здесь тесновато будет. При ней можно целых пять детских интернатов содержать.

Тётя Тамара Семёновна лежала на своей двуспальной кровати и думала: «Как хорошо, что я сюда приехала. Через эту деревню я начну всё сельское хозяйство страны поднимать. Скоро миллионы тракторов забороздят пространство полей. Важно только людей хорошо зажечь».

Кот Матроскин в это время на печи лежал и думал: «Жаль, что котов в армию не берут. Ничем я не хуже этой тёти. Я бы запросто до генерала дослужился по хозяйственной части. А Шарик был бы у меня Иванов-оглы-Шариковский».

Иванов-оглы-Шариковский в это время голову ломал, как бы ему устроиться. От его вчерашней будки одни картоночки остались, клеем намазанные. И решил он так поступить. Взял ноги в руки и бегом в тот самый мебельный магазин отправился, где они кровать покупали. Там этих ящиков было завались. Выбрал себе Шарик самый большой ящик — из-под телевизора — и говорит:
— Чего там долго думать — это готовая будка моя.
Взвалил он ящик на плечи и домой побежал. Бежал, бежал, бежал, бежал, устал.
«Нет, — думает, — если я ещё полкилометра пробегу, меня удар хватит. Меня прямо в этом ящике и закопают. Надо передохнуть».
Влез он в этот самый ящик, свернулся квадратиком и заснул. Благо на дворе давно уже ночь была.

Глава четвёртая
НАЦЕЛИВАНИЕ
Утром раньше всех Иванов-оглы и Печкин проснулись. Они наскоро выпили по стакану чая и в дом к дяде Фёдору собрались. Идут они, на жёлто-красные осенние перспективы посматривают.
Иванов-оглы-Писемский удивляется:
— Странные у вас пейзажи здесь какие-то: берёзки, солнцем подсвеченные, пеньки чёрные, речка вон, вся перекрученная, блестит и ни одного танка, никакой колючей проволоки. Непривычно как-то для военного глаза.
— Это вам, военным, непривычно без колючей проволоки, а нам, гражданским, это очень нравится, — отвечал мудрый Печкин. — Ну её на фиг эту проволоку.
— А грибы-то у вас есть? — спрашивает Иванов-оглы.
— А как же, — отвечает Печкин. — Мы можем по дороге в берёзовую рощу забежать, там всегда подосиновики растут.
— Это неправильно, — говорит Иванов-оглы, — непорядок. В берёзовой роще должны подберёзовики расти.
— Очень может быть, — согласился Печкин. — Только в нашем Простоквашине отродясь порядка не было.
Подходят они к роще, видят — ящик с гуманитарной помощью стоит.
— Выронили, — говорит Печкин. — Вчера целый день гуманитарную помощь возили. Один ящик и потеряли. Интересно, что в нём? Надо открыть.
Шарик проснулся и всё слышит. Его ящик с запахом закрывался, он конец запаха зубами прихватил, не даёт ящик открывать. Почтальон Печкин руку с трудом в трещину просунул и говорит:
— Что-то меховое там, наверное, шапки гуманитарные.
Иванов-оглы тоже руку просунул и как раз по зубам Шарику пришёлся.
— Нет, — говорит, — там гуманитарные гвозди. Или гуманитарные вилки.
Решили они ящик до дома донести.
«А что, пускай несут», — согласился про себя Шарик.
Они пошли вдоль речки. Печкин с ящиком, а Иванов-оглы просто так. Печкин никак не хотел с ящиком расставаться. Надо, чтобы все понимали, что это его ящик. Он прошёл немного, устал и говорит:
— Надо мне сесть на ящик, посидеть.
Шарик из ящика как закричит:
— Да ты что, совсем?! С приветом?!
Печкин испугался даже.
— Ой, — кричит, — радио заговорило!.. Гуманитарное.
Шарик спохватился и начал сообщать новости дикторским голосом:
— Вчера вечером ровно в шесть часов с приветом к избирателям обратился депутат Селёдкин.
Печкин удивился страшно и спорит:
— Нет у нас такого депутата!!
Шарик в ответ:
— А я и не про вас говорю! — И дальше шпарит: — Продолжаем последние известия. Новости с полей. На полях ничего нового. Всё уже убрали: и картошку, и кукурузу, и свёклу, и помидоры, и арбузы, и... бананы, и... студентов.
Больше он ничего придумать не мог, никаких последних известий. А Печкин и Иванов ждут. Делать нечего, Шарик как забормочет:
— За последнее время участились случаи... Участились случаи... Участились случаи...
А какие участились, он придумать не успел. Иванов-оглы говорит:
— Заело! Надо стукнуть как следует!
«Тебя самого надо стукнуть как следует!» — думает радио-Шарик.
— Участились случаи... нападения почтальонов на собак.
Печкин даже вздрогнул:
— Чего-чего? А ну-ка, повторите. Какие случаи участились?
Шарик так неуверенно повторяет:
— Случаи нападения почтальонов на собак.
— Да нет! — кричит Печкин. — Вы всё путаете! Это собаки на почтальонов нападают! У меня вон все штаны грызаные. Это какое-то противное радио. Его надо в речку выбросить.
— Да вы не нервничайте, — замечает Иванов-оглы. — Придём домой и разберёмся, какое это радио. И почему оно так странно агитирует. Идти два шага осталось.
Они дальше Шарика понесли. А Шарик им стал погоду на завтра говорить:
— Ожидаются заморозки, переходящие в наводнение. Ожидается землетрясение, переходящее в солнечное затмение. Местами снег, местами град, местами кислый виноград.
У них так глаза и вылупились.
Шарику уже трудно было остановиться:
— Передаём программу на завтра. Завтра будет такая программа — закачаетесь.
— Почему? — удивился Печкин.
Шарик и сам не знал почему. Он и ляпнул:
— Музыку будем для хромых передавать!
В это время кот Матроскин уже проснулся и завтрак готовил. Он варил кашу на молоке, целое ведро, а сам думал: «День-два я ещё выдержу. Ну три. А на неделю меня уже не хватит. При таком количестве народа целую столовую надо содержать».
Он наскоро накрыл на стол, поставил творог, простоквашу, хлеб из магазина и с трудом горячее ведро на стол принёс.
На вкусный запах стал народ подтягиваться. Скоро папа с мамой пришли, дядя Фёдор и тётя Тамара Семёновна. Только Шарика не было и Печкина с Ивановым-оглы.
Тётя Тамара говорит:
— Нельзя без них завтрак начинать.
Дядя Фёдор спрашивает:
— Почему?
— У нас в армии так принято было. Мы всем полком за еду садились.
Матроскин говорит:
— А если они с Шариком на охоту пошли, на утреннюю зорьку. И вернутся только к вечеру?
— Такие события заранее планировать надо, — говорит тётя Тамара. — Я думаю, что с этого дня мы все будем жить по плану.
Тут как раз Печкин и Иванов пришли с «гуманитарным радио». Они это радио ещё по дороге из ящика вытряхнули — такого он им наговорил. Они тоже за стол сели, стали кашу есть и тётю Тамару слушать.
— Подъём у нас будет в семь, — говорила тётя Тамара. — Это поздновато, но для зимнего времени хорошо. После этого бег босиком по снегу полкилометра. От этого полезность идёт невероятная. Потом завтрак. Потом общественная работа. Потом...
Тут из Шарика выскочило:
— Суп с котом.
— Это что, шутка? — спрашивает тётя.
— Юмор, — отвечает Шарик.
— Для юмора у нас будет определённое время, — говорит тётя Тамара. — Приблизительно с пяти до шести по субботам.
— А как мы сегодня день проведём? — спрашивает мама.
— На сегодня у нас такая программа намечена, — отвечает тётя. — Матроскина с Шариком мы бросаем в речку рыбу ловить. У нас по понедельникам будут рыбные дни. Пусть берут удочки и уходят удить. — Она посмотрела на Шарика и Матроскина и сказала: — Возражений, конечно, нет!
Возражения, конечно, были. Особенно у Шарика, он не любил рыбные дни. Да и Матроскин не особенно их любил. Он любил молочные дни и сосисочные. Но возражать они не стали. Лучше уж на берегу с удочкой сидеть, чем устав строевой и караульной службы изучать.
— Папа с мамой займутся научным трудом. Я им шесть томов «Введения в педагогику» привезла. Перевод с немецкого. Занимательная книга для тех, кто понимает. Не оторвёшься. Возражений, конечно, нет.
Возражения были у мамы. Зачем ей педагогику изучать, когда у неё кот Матроскин такой педагог. Но она решила заняться педагогикой, чтобы папу в педагогику заманить.
Папа попробовал схитрить:
— Тамара Семёновна, зачем нам силы распылять? Давайте мы и меня на речку «бросим» с удочкой. На рыбном фронте я больше пользы принесу. Мама Римма одна с педагогикой справится.
— Нет-нет, — возразила тётя Тамара. — На рыбный фронт мы тебя с мамой в следующий понедельник «бросим». Когда вы все тома освоите. Сейчас у вас будет усиленный курс. — Она посмотрела на дядю Фёдора: — Ты, дядя Фёдор, будешь в сарае на пианино играть по самоучителю. Пора, брат, пора!
— Но там же Мурка! — кричит Матроскин. — У неё молоко скиснет!
— Для Мурки Печкин и Иванов-оглы в огороде палатку разобьют, — возражает тётя Тамара. — Вы не переживайте, всё уже давно учтено. Я над этим планом целую ночь думала.
«Лучше бы она целую ночь дрыхла! — подумал про себя Матроскин. — Есть же вот люди такие наоборотные. Чем меньше они думают, тем больше пользы».

И все приступили к выполнению задания. Шарик с Матроскиным с удочками на реку поплелись. Какая там рыбалка, если осень на дворе. Того гляди дождик начнётся. И тут полустриженный Шарик придумал. Он вернулся и попросил Иванова-оглы ему в будке дырку сделать для головы. Потом он этот ящик на себя надел, голову в дырку просунул и пошёл на речку, как черепаха в своём собственном домике.
Матроскин увидел и сказал:
— А ты, Шарик, молодец, не пустая голова два уха! Здорово придумал. Я себе такую же будку сделаю. Будем мы с тобой по деревне как два пьяных робота ходить, боками толкаться.
Он быстро такой же картонный домик смастерил из ящика. Они, пошатываясь, как два качающихся робота, на речку отправились. А удочки у них как антенны были.
Хорошо, что на берегу только осенний ветер гулял, рыбаков не было. А то бы рыбаки с испугу в речку попрыгали, на тот берег переплыли бы и в партизаны ушли.
Папа с мамой на сеновале устроились, тепло одеялами накрылись, взяли в руки «Педагогику» и заснули. За неделю на работе они так умаялись, сил нет. А тут свежий воздух, молоко, сено. Дядя Фёдор внизу по клавишам барабанит, они даже не слышат.
Дядя Фёдор сначала честно пытался всё сделать, как в самоучителе указано. «Поставьте пальцы на ширину плеч...» А потом он стал барабанить что ни попадя. У него отличный «Первый концерт для фортепьяно и сарая» получился. Свою партию сарай очень хорошо исполнял — скрипел, как ненормальный.
Печкин и Иванов-оглы в огороде брезентовую палатку ставили. И Иванов-оглы Печкину случаи из военной жизни рассказывал:
— Вот помню такой случай был. Пришёл приказ к нам в часть: «Всем военнослужащим на зимнюю форму одежды перейти». Мы с товарищем полковником всем военным и выдали зимнюю форму: валенки, ушанки, шинели тёплые, всякие там бушлаты-ватники.
— И всё это бесплатно? — спросил Печкин.
— Конечно, это же ведь армия.
— А нам, почтальонам, бесплатно только фуражки почтальонские выдают, — посетовал Печкин.
Иванов дальше военный случай рассказывает:
— Кажется, всё тебе хорошо. А тут оттепель, да такая, что просто жара — пять градусов тепла. По такой жаре только в валенках и шлёпать. И что делать?
— Валенки отобрать, — сказал решительный Печкин. — Шлёпанцы выдать. Пусть шлёпают.
— Тебя за такое по головке не погладят. Приказ-то был из Москвы. Другая бы товарищ полковник растерялась. А наша товарищ полковник выход нашла. Она попросила перебросить нашу часть в Мурманскую область стропила для нового склада заготавливать. А там такой мороз! Без валенка шагу шагнуть нельзя! Вот как мудро вышло. И приказ выполнили, и брусья заготовили.
— Ты ж говорил — стропила! — удивился Печкин.
— И стропила тоже, — сказал Иванов.
Печкин просто потрясён был такой мудростью. А тут Тамара Семёновна подошла:
— Почтальон Печкин, оставьте вверенный вам участок работы и проведите беглый осмотр того, что сделано другими участниками трудового процесса.
Печкин оставил участок и первым делом на речку пошёл к двум рыбным роботам. Подошёл он к ним и спрашивает:
— Граждане сотрудники, прошу вас дать показания... то есть сведения. Сколько рыбы выловлено за истекшее время?
— Одна, — коротко, по-военному ответил Шарик.
— Прошу уточнить, — говорит Печкин. — В каких единицах ведёте измерения. Что у вас одна? Одна тонна? Одна тысяча? Одно ведро?
— Одна верхоплавка, — объясняет кот. — Весом в одну тонну, размером в тысячу метров.
— Еле запихнули в ведро, — добавил Шарик.
Печкин записал это в своей книжечке и к папе с мамой пошёл.
— Уважаемые, сообщите, какие у вас успехи за текущий период?
— За текущий период у нас очень большие успехи, — говорит папа. — Телёнок Гаврюша один том «Педагогики» съел. Мы уронили нечаянно. Теперь умнее в десять раз будет.
Печкин и это записал в книжечку и к дяде Фёдору обратился. Дядя Федор в том же сарае на фортепьяно барабанил.
— Как у вас дела, молодой человек? Что доложить руководству?
— Доложите, что соседские куры за ночь гнездо в пианино устроили. Цыплят высиживать начали. Пора музыку прекратить. Скоро цыплята будут песню крокодила Гены кукарекать.
Дальше Печкин к Иванову-оглы подошёл:
— Ну как дела, боевой товарищ?
— Дела хорошие. Погода благодать! Строительство хоромов для Мурки заканчиваю. Да вот беда, пока я строил хоромы, корова Мурка целый угол у палатки сжевала. Пришлось её метёлкой стукнуть.
Печкин всё, как всегда, записал. И к Тамаре Семёновне с докладом явился:
— Разрешите доложить, товарищ бывший полковник.
Она говорит:
— Докладывайте, товарищ служащий деревенской почты.
Печкин просто обалдел. Он даже и не знал, что такое почётное звание носит. Он начал докладывать, заглядывая в книжечку:
— Кот с собакой рыбу ловят в ящиках.
— Какую такую они рыбу ловят? В каких таких ящиках? Консервы, что ли?
— Нет, они рыбу в реке ловят. Только сами сидят в ящиках. От ветра.
— И какой у них улов? Много наловили?
— Одну верхоплавку поймали. Весом в одну тонну. Размером в тысячу метров. Еле запихнули в ведро.
Тамара Семёновна подивилась такой верхоплавке.
— А как у дяди Фёдора дела? У него всё в норме?
Почтальон Печкин в книжечку смотрит:
— У него всё в норме. Соседские куры за ночь гнездо в пианино устроили. Цыплят высиживать начали. Цыплята скоро будут песню крокодила Гены кукарекать.
Тамара Семёновна всё больше удивлялась:
— У моего любимого ординарца товарища Иванова всё, я надеюсь, хорошо?
— Погода у него хорошая, — объясняет Печкин. — Строительство для хромой Мурки заканчивает.
— Почему Мурка хромая?
— Она угол у палатки съела, пришлось её метёлкой стукнуть.
— Так, а что папа и мама? — кричит тётя Тамара. — У них-то, я думаю, всё в норме? Какие у них успехи за текущий период?
— За текущий период у них очень большие успехи, — отвечает Печкин. — Телёнок Гаврюша один том «Педагогики» съел. Его уронили нечаянно. Теперь умнее в десять раз будет.
— Караул! — сказала тётя Тамара и позвала к себе маму: — Я как старшая сестра тебе говорю: ты должна воспитывать не только сына, но и мужа.
— А может, не надо меня воспитывать? — говорит папа. — Мне уже скоро сорок.
— Мужчину надо воспитывать до пятидесяти, — отметила тётя Тамара, — а после уже перевоспитывать надо.
Потом она приказала:
— А сейчас перерыв на личное время. Всем отдыхать ровно шестьдесят минут.
Печкин быстренько всех обежал и в дом пригласил. Матроскин и Шарик в своих походных домиках с одной верхоплавкой на двоих явились. А что они — виноваты? Осень на дворе. Все просторы вокруг жёлтыми листьями усыпаны, даже речка. Какой уж тут клёв.
Дядя Фёдор не был особенно рад. Вместо того чтобы делом заниматься, — дрова на тр-тр Мите из леса возить, зима же на носу, — он как-то кривобоко чижика-пыжика играл. Нужен ему этот чижик.
— А что потом? — спросил папа.
— Потом обед, — говорит тётя Тамара.
Это означало, что все отдыхают просто так, а кот Матроскин на кухне отдыхает за кастрюлями. И начало в нём закипать революционное возмущение.
Он обед, конечно, приготовил, но мысли у него включились в неправильную сторону.
...Вечером, когда все снова получили шестьдесят минут личного времени, чтобы выгладить и выстирать одежду, кот Матроскин решил создать подпольную организацию.
Он пригласил всех своих в подпол. Своими оказались: дядя Фёдор, Шарик, галчонок Хватайка и папа Дима.
— Вы как хотите, — говорит Матроскин, — а так жить нельзя.
— Правильно, — согласился папа. — Назревает революционная ситуация. Низы не могут, а верхи (он постучал пальцем в потолок) не хотят жить по-старому.
Галчонок Хватайка сразу закричал:
— Кто там? Кто там?
— Там они, — ответил папа, — чёрные полковники.
— Надо искать выход, — продолжил кот.
— Есть, — сказал Шарик. — У меня уже есть. Я уже нашёл. Очень интересный выход.
— Какой? — спрашивает кот.
— Надо выдать тётю Тамару замуж.
Идея всем понравилась. Все стали в уме женихов перебирать.
— За кого? — спросил Матроскин. — Уж не за почтальона ли Печкина?
— Нет, — отвечает Шарик. — Почтальон Печкин её не потянет. Надо её за профессора Сёмина выдать. За того, который язык зверей изучает. Он недавно из Африки вернулся, я знаю. Он крокодильские диалекты изучал.
— Но как это сделать? — спрашивает дядя Фёдор. — Ведь они даже не знакомы.
— А так, — говорит Шарик. — Знакомство по переписке. Мы между ними переписку наладим. Или через объявления в газете.
— Хорошо, — согласился Матроскин. — Налаживай. Какие ещё будут предложения и варианты?
Папа сказал:
— Тесновато ей в Простоквашине. Ей бы на большой государственный простор выйти. Давайте её в Государственную Думу выдвигать.
— А она справится? — сомневается Шарик. — Это ж какая работа. Это ж за всю страну думать надо!
— Она и в международном уровне справится, — говорит папа. — Она за всю планету думать может. Она там такое натворит!
— Вот пусть там и творит на международном уровне, — решил Матроскин. — А Простоквашино пусть в покое оставит.
Все за работу принялись. Шарик начал переписку между тётей Тамарой и профессором Сёминым налаживать. Матроскин и дядя Фёдор стали листовки обдумывать для выборов в Государственную Думу. А папу для воспитания на сеновал отозвали.
Тамара Семёновна тоже собрание устроила. Она собрала на сеновале всех взрослых и говорит:
— Можно, конечно, вести растительную жизнь. Жить как живётся: встал, поел, поспал. Снова встал, поел, поспал.
— На почту сходил, — добавил Печкин.
— На почту сходил, — подхватила тётя Тамара. — И всё! Через семьдесят лет жизнь прошла мимо. Люди должны быть куда-нибудь нацелены. На что-то очень важное.
— Мы не ракеты, — проворчал папа, — чтобы нас куда-то нацеливать. Надо просто жить.
— Ох, Димитрий, — сказала тётя Тамара, — ты уже дожился. От тебя сын сбежал. А была бы у него цель, никуда бы он от тебя не ушёл. Ну вот скажи ты мне, на что ты его нацеливал?
— На «книжку прочитать», на «в магазин сходить», на «в шахматы поиграть»...
— И только-то?! А если бы ты его нацелил к двухтысячному году космос освоить, на Луне в футбол играть с китайцами, он бы никуда бы не ушёл, он был бы делом занят.
— Он бы китайский язык изучал, — сказал папа.

Письмо, которое Шарик накалякал профессору Сёмину, было написано на синей бумаге с цветочками. Шарик торжественно его прочитал Матроскину и дяде Фёдору:
— «Уважаемый профессор! Какая хорошая погода стоит в Простоквашине! Одна таинственная женщина любит гулять около речки с собачкой ближе к вечеру. Это одинокая незнакомка средних лет с хорошим знанием жизни. Закачаетесь».
Матроскин спрашивает:
— А собачка тут при чём?
— При том, что пожилые учёные-профессора очень любят дам с собачками. Я по телевизору видел.
— А что ты ей напишешь? Самой тёте Тамаре? — спросил дядя Фёдор.
— Я уже написал, — ответил Шарик. — Вот слушайте: «Уважаемая сударыня! Если Вы возьмёте с собой собачку и пойдёте гулять по берегу, Вас ожидает приятная встреча. Таинственный и одинокий вечерний незнакомец».
Дядя Фёдор такую переписку одобрил:
— У тебя просто таинственный остров получается. Таинственно и романтично. А где она возьмёт собачку?
— Она меня с собой позовёт, — отвечает Шарик. — Не Матроскина же ей с собой брать.
— От такой лишайной собаки любой нормальный профессор в пять минут сбежит куда-нибудь в поля. Ищи потом, свищи этого профессора! — сказал Матроскин и решил Шарика в порядок привести.
Шарик тем временем письма в конверты положил, тоже с цветочками, и на почту побежал. Бросил их в почтовый ящик, и все стали ждать.

Глава пятая
ТАИНСТВЕННОЕ СВИДАНИЕ

К полднику все за столом собрались. Матроскин вынес большой самовар, поставил сливки и хлеб душистый из магазина. Во главе стола села тётя Тамара, а все остальные по бокам. Ждали только почтальона Печкина. Он пошёл свою почту проведать.
Шарика было не узнать. Матроскин вымыл его с шампунем, завил и большой бант привязал к чёлке. Шарик стал похож на сильно увеличенную переспелую болонку.
Вот Печкин пришёл и радостно сообщил:
— Не зря я на почту ходил. Там письма были. Одно письмо для вас, товарищ Тамара Семёновна.
— С нашей товарищем полковником всегда так, — сказал Иванов-оглы-Писемский. — Куда мы ни поедем, ей сразу письма несут. То от начальников, то от товарищей по завхозности. И письма, и телеграммы.
— Телеграмм не было, — испуганно сказал Печкин.
Тётя Тамара вскрыла конверт с цветочками, и глаза у неё полезли на лоб. Сначала она стала зелёная, наверное от гнева. Потом синяя от удивления. Потом пунцовая от неизвестных чувств.
— Откуда это письмо? — спросил Иванов-оглы. — Из Генерального штаба?
— Не совсем, — ответила Тамара Семёновна. — От одного боевого товарища. Из разведки.
И сама на Шарика посмотрела. Шарик подумал, что это конец, что его разоблачили и насквозь видят. Но Тамара Семёновна его насквозь не видела. Ее очень заинтересовало письмо. Она прикидывала: такой нарядный Шарик сойдёт ли за собачку. По её военным понятиям, собачка — это немецкая овчарка, чёрный терьер или, на крайний случай, ротвейлер. Шарик был явно мелковат. Да ещё бант на нём был дурацкий. Но потом она решила, что на первый раз Шарик сойдёт.
На дворе тем временем осенний дождик накрапывать стал. И даже снега немного выпало. Тётя Тамара говорит:
— Ой, дорогие граждане, а есть ли у вас резиновые сапоги и плащ-палатка на третий рост?
Кот Матроскин так ехидно спрашивает:
— А вы что — в дозор собрались?
— Нет, — отвечает тётя Тамара, — но в своей военной части я любила перед сном с собачкой прогуляться у реки. Особенно по снегу босиком.
— Собака у нас есть, — говорит дядя Фёдор, — а со всем остальным плохо. Нет у нас сапогов вашего размера. И снега нет.
— Жаль, — говорит тётя Тамара. — Придётся прогулку отменить.
— Ни в коем случае! — кричит Матроскин. — Вы тр-тр Митю возьмите. Он вам и сапоги и плащ-палатку заменит.
— А кто это такой — тр-тр Митя?
Тут ей всё объяснили. Что тр-тр Митя — трактор продуктовый. Он везде ездить может.
Папа говорит тёте Тамаре:
— Я тебе проще объясню, по-военному.
Он запел:

Там, где пехота не пройдёт
И бронепоезд не промчится,
Угрюмый танк не проползёт,
Там пролетит наш тр-тр Митя.

Тётя Тамара очень обрадовалась такой возможности и по реке погулять с собачкой, и ноги не замочить. Она стала к прогулке готовиться. Надела большую шляпу с цветочками, целый газон. Губы накрасила ярко-ярко. Надела пиджак огромный малиновый вечерний и резиновые сапожки.
Вдруг она говорит:
— Ой, а где моя медаль «За военные заслуги«? Ой, а где мой значок «30 лет в боевых войсках»? Ой, а где мои клипсы в виде позолоченных гранат-лимонок? Ой, а где моя большая брошь, на которой танк Т-34 изображён?
Стали искать её украшения и, конечно, на шкафу у Хватайки нашли. Только попробуй их забери. Хватайка шипит, кусается.
Кое-как у него тётя Тамара медаль «За военные заслуги» отняла. А про остальное сказала:
— Ладно. Раз это так тебе нравится, пусть у тебя на шкафу хранится. Со временем мы из тебя, Хватайка, отличного почтового голубя сделаем. Или галку служебно-розыскную. А на день рождения я тебе, Хватайка, все свои значки военные подарю. У меня их дома килограмма три лежит. Когда у тебя, Хватайка, день рождения?
— У него нет дня рождения, — говорит дядя Фёдор. — У него есть День птиц.
— Вот и отлично, — сказала тётя Тамара. — В День птиц я его значками завалю с головой.
Сумерки ещё и сгущаться не думали, а она уже свистнула Шарика, завела тр-тр Митю и выехала к речке.
Шарик носился по берегу как угорелый. Вокруг пустота — ни души, только красивые поля убегают в разные стороны в окружении лесов.
Тётя Тамара с удовольствием ехала вдоль речки, как пограничник на танке. И думала: «Как хорошо быть наедине с природой».
...А у профессора Сёмина дома целый скандал разыгрался. Бабушка с веником его письмо прочитала и не хотела его никуда пускать.
— Это тебя какая-то аферистка заманивает. Вот женит она тебя на себе, будешь знать.
— Почему обязательно аферистка? — спрашивал профессор. — А может быть, это честная труженица колхозных полей. Или просветлённая природой дачница. Им хочется культурного общения.
— Ага, — говорит бабушка, — их уже двое. Значит, это целая шайка.
Бабушка с веником с горя целый дом подмела и ещё веранду.
— Ты уже не маленький, Эрик. Тебе скоро шестьдесят, ты к женитьбе должен серьёзно подходить.
— Если я буду к женитьбе очень серьёзно подходить, я навсегда холостяком останусь. Отвяжись, бабушка, очень меня эта таинственная незнакомка заинтересовала.
— Значит, я с тобой пойду, — говорит бабушка с веником. — Чтобы тебя не охмурили. Чтобы тебя не облапошили. На первое свидание надо с родителями ходить.
Профессор надел белую рубашку, галстук-бабочку, большие резиновые сапоги и тоже стал сумерки ждать. Как только первые отдельные сумерки забегали в воздухе, профессор вышел из дома. За ним следом выскользнула бабушка с веником. Она, верно, с этим веником не расставалась даже в постели.
Шарик тем временем намотался, набегался под дождём. Как только тётя Тамара, прогуливаясь по речке, в очередной раз проехала мимо их огорода, Шарик в дом забежал, схватил свою походную будку, напялил её и побежал догонять тётю Тамару.


Идёт себе профессор Сёмин по берегу в одну сторону реки — никого нет. Потом обратно — снова никого нет. Только какая-то толстая тётка на тракторе катается. А рядом сумасшедшая собака в картонном ящике носится.
Он подошёл к тётке и спросил:
— Скажите, пожалуйста, вам не встречалась тут женщина с маленьким пуделем на руках?..


Тамара Семёновна всё это время прогуливалась на тракторе вдоль речки в одну сторону, в другую. Нет никакого таинственного незнакомца из разведки. Только какой-то тощенький тип из прошлых времён гуляет под прикрытием старушки с веником. И вот этот тип подходит и спрашивает:
— Скажите, пожалуйста, вам не встречалась тут женщина с маленьким пуделем на руках?
Тамара Семёновна строго, по-военному ответила:
— Никак нет. — И сама спросила: — А вы, гражданин, не видели здесь такого товарища высокого в сапогах и в плащ-палатке?
— Нет, к сожалению, я не видел такого гражданина.
И они ещё долго гуляли по берегу речки. Пока совсем не стемнело.


Папа первым увидел, что операция «Знакомство» провалилась. А Шарик всё кипятился:
— Мы не все детали продумали. Надо им встречу в деревенском кафе устроить. Надо их в клуб «Кому за тридцать» пригласить. Надо для них блины «семейные» устроить.
— Ничего не выйдет, — объяснял папа. — Я по себе все про любовь знаю. Когда я маму увидел, я сразу как раненый стал. У меня что-то внутри оторвалось. И я понял, что без мамы мне будет очень неуютно. Если у них так не произошло, вы их хоть клеем друг к другу приклейте, ничего не выйдет. Одни страдания.
А Матроскин подумал: «Где ж нам столько клея взять?»


Глава шестая
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Тётя Тамара даром времени не теряла. Каждое утро она железной рукой всех куда-нибудь нацеливала. Утром во время завтрака она сказала:
— Жизнь у нас должна идти по двум руслам: по хозяйственному и по духовному. С хозяйственностью мы кое-как справляемся. Дрова мы заготовили, грибы, корову сеном мы обеспечили.
«Ничего себе «мы», ничего себе «обеспечили»! — подумал Матроскин. — Когда это я один все лето спины не разгибал».
Тётя продолжала:
— А вот с духовным руслом у нас дела обстоят хуже. Скажи мне, Шарик, когда ты в последний раз читал труды академика Павлова?
Шарик стал вспоминать. Он много трудов вспомнил, но труды академика Павлова как-то не всплыли. Шарик даже покраснел от размышлений. Он стал красный, как морковка, ближе к свёкле. Только из-за его повышенной мохнатости никто не увидел, как ему стыдно.
— Или ты, Матроскин, — говорит тётя Тамара, — как часто ты заглядываешь в книги товарища Мичурина? Это был садовод такой прогрессивный. Мне в армии про него много рассказывали. Особенно про его трагическую гибель.
— А как трагически погиб товарищ Мичурин? — спросил бывший ординарец Иванов-оглы.
— Упал с выращенной им клубники... Или с огурца. Представляете, какой это был огурец!
— Скользкий, — говорит Шарик.
— Не скользкий, а гигантский! — поправила его тётя Тамара. — Одним таким огурцом можно было всю деревню Простоквашино накормить. А ты, дядя Фёдор, становишься у нас Иваном, не помнящим родства, — продолжала она. — Как у тебя обстоят дела с русской историей? Когда ты в последний раз ходил в патриотический поход по родному краю?
— Я каждый день хожу в патриотический поход по родному краю, когда в соседнее село Троицкое за хлебом иду, — отвечает дядя Фёдор. — Особенно зимой, когда снегу по колено.
Кот Матроскин тихонько так говорит дяде Фёдору:
— Всё, я больше не могу. Я забираю Мурку с Гаврюшей и ухожу в патриотический поход. Я знаю один дом, где лесники живут.
— Нельзя, — говорит дядя Фёдор. — Папа и мама здесь одни пропадут.
— А мы их с собой возьмём.
— Нет, — говорит дядя Фёдор. — Мы не должны сдавать наше Простоквашино. Мы сейчас выборами займёмся.
— Слушайте, — вдруг вступил папа. — А наш Шарик совсем про своё фоторужьё забыл. Почему бы тебе, Шарик, не выпустить патриотическую стенгазету?
— Какую такую стенгазету? — не понимает Шарик.
— А такую, — объясняет папа. — «Военные уходят на пенсию, но не сдаются!» И десять фотографий тёти Тамары за работой по воспитанию молодого поколения.
— Это мысль! — поддержала мама. — Тётя Тамара сейчас так хорошо выглядит на свежем воздухе. Очень она фотогеничная стала.
Тётя Тамара застеснялась немного, но спорить не стала. Мысль о военных пенсионерах, которые не сдаются, показалась ей прогрессивной и воспитательной.
Ординарец Иванов-оглы сказал:
— Эх, жаль, что у меня во время службы фоторужья не было. Я бы столько военного патриотизма наснимал. Помню случай у нас был с товарищем полковником, аккурат под Новый год. Пришёл приказ списать старые танки.
В это время почтальон Печкин подошёл. Он даже поразился:
— Неужели наша армия на старых танках воюет?
— Нет, — объяснил Иванов-оглы. — Это только так говорится — «старые танки». А они совсем новые, в масле, даже не надёванные. Просто у них гарантийный срок кончился.
— Вот бы мне такой танк ненадёванный! — сказал Печкин.
— Зачем? — удивились все.
— Почту развозить. От собак отбиваться, от мафии. Да мало ли что, где дачники в машине застрянут, так я их танком вытащу. Я такой бизнес открою по вытаскиванию. У нас дороги, сами знаете, какие! А ещё охота... на кабана там, на утку!
— На утку с истребителем охотиться надо! — проворчал Матроскин.
А Иванов-оглы продолжал:
— Надо танки списать. Это ж море работы. Их надо отвезти на завод танкоразрезательный. Перевозка денег стоит. Там разрезать на части. Разрезка денег стоит. Части надо переплавить на слитки. Переплавка денег стоит. А слитки надо продать секретному танко-тракторному заводу для производства новых танков. А платят за эти слитки чепуху. Одни расходы получаются. Другой бы товарищ полковник растерялся. А наша товарищ полковник выход нашла.
Тут тётя Тамара вмешалась:
— Знаешь что, Иванов, ты эту историю без меня расскажи. А то мне неловко, что при мне меня хвалят. Я пойду пока в огород хозяйством займусь.
Она вышла из домика и стала яблоню раскачивать, на которой последнее яблоко висело. Иванов продолжал:
— Как вы думаете, что же она придумала?
Все спросили:
— Что?
— Она придумала эти танки врагам сдать.
— Каким врагам?
— «Синим».
— Что это за враги такие синие? — спросил Печкин. — Мороз, что ли, был?
— При чём тут мороз? — удивился Иванов-оглы. — Просто у нас были военные учения. Мы были «зелёные», а они «синие». Вот мы им танки и сдали. Они — военные десантники.
— Значит, вы проиграли учения? — спросил папа.
— Ну да.
— Военные учения надо выигрывать, — говорит Печкин. — Это же очень плохо, что вы их проиграли. Непатриотично.
— С тактической точки зрения это непатриотично: им дали почётные грамоты, а нам нет. Но со стратегической это хорошо. Потому что они с этими танками полгода мучились, пока переплавили. А мы даже премию получили за экономию средств. И ещё товарищу полковнику значок вручили «Спасибо» третьей степени.
Он так закончил:
— Нет, вы со мной не спорьте: ваша тётя Тамара — большого государственного ума человек.
С ним спорить никто и не собирался.
— Мы с ней одних валенок за прошлую зиму штук двести сэкономили. А уж про шапки с ушами я молчу. Мы с ней на одном сырье можем три года жить. И ещё сэкономить.
Шарик немедленно схватил фоторужьё и пошёл эту государственного ума женщину фотографировать. Она шаг, и он шаг. Она к яблоне подойдёт, и он к яблоне. Она в коровник Мурку погладить, и он в коровник. Она идёт с лопатой в огород, он следом.
Шарик, конечно, набегался за день. Но больше никто его в речку на заготовку рыбы не «бросал». А Матроскина «бросили» в лес на заготовку лесных грибов — опят.
Папу с мамой опять «бросили» на педагогику: последние четыре тома осваивать. А Печкин и Иванов-оглы получили указание перенести пианино из сарая в палатку, а оставшееся время использовать для общения с природой путём «побелки яблонь от кроликов и других насекомых».
— Я думаю, нам не удастся использовать время для побелки от кроликов, — сказал почтальон Печкин.
— Почему? — удивился ординарец Иванов.
— Я слышал, это пианино на станции четыре здоровых грузчика двигали. А нас только двое. Мы весь день его толкать будем, мы умрём, а пианино с места не стронем.
— Эх, Печкин, Печкин, — говорит ординарец Иванов. — Нет у вас гражданской широты мышления. Не видите вы ясных горизонтов.
— А вы видите ясные горизонты?
— Видим. Мы военную хитрость применим, — говорит Иванов-оглы. — Мы будем по очереди то один конец пианино поднимать, то другой. И будем так шагать, пока в палатку не пришагаем.
А пока они так пианино двигали, Иванов-оглы всё Печкину случаи из военной жизни рассказывал.
— Вот помню, наш полк отрабатывал приземление на парашютах в болотных условиях. Мы всем моторизованным полком должны были в одной лесотундре приземлиться. А где ж на тётю товарища полковника парашют взять? Она же у нас двухгабаритная. Её вертолёт и так еле-еле поднимает. Другой бы товарищ полковник растерялся. А наша товарищ полковник не такая. Она нашла выход.
Тут даже папа встрял. Он закричал из сарая:
— Что же она придумала? На верёвке спускаться?
— Какая там верёвка с двух тысяч метров!
— Так что же она — на фанере планировала? — кричал папа.
— Ничего подобного. Она в самоходку села и в ней летела до земли. Мы самоходки тоже на парашютах сбрасывали.
— Фантастическая женщина! — поразился папа.


К вечеру фотографии фантастической женщины были готовы. Папа сходил на почту к почтальону Печкину и купил у него два старых плаката «Прячьте спички от детей». Он эти плакаты соединил и вверху большую надпись сделал:
«ВОЕННЫЕ ПЕНСИОНЕРЫ В МИРНОМ БОЮ».
Потом он фотографии тёти Тамары приклеил. И написал:
«Тётя Тамара — военная патриотка — гладит своею рукою корову».
«Тамара Семёновна Ломовая-Бамбино из патриотических побуждений прививает на яблоню лимон».
«Тамара Семёновна Бамбино объясняет почтальону Печкину основы почтового дела».
«Тамара Семёновна Бамбино даёт первые уроки музыки способному сельскому мальчику».
«Тамара Семёновна смотрит назад, но видит будущее».
А вокруг фотографий бушевало пламя с плакатов про спички, и всё получилось очень патриотично и зажигательно. Такая вышла яркая и сочная стенная газета.
Тётя Тамара собрала всех простоквашинцев у этой газеты и говорит:
— Мне, конечно, неловко, что всё это про меня написано, что другие участники коллектива фотографиями не охвачены. Но для первого раза этот воспитательный эксперимент мы будем считать удачным. Следующий выпуск, я думаю, можно посвятить домашним животным.
«Это кому? — подумал кот Матроскин. — Корове Мурке, что ли?»


Глава седьмая
В ПРОСТОКВАШИНЕ ЗАЗВОНИЛ ТЕЛЕФОН

С тётей Тамарой никому скучно не было. Однажды она говорит:
— Нет, без постоянной связи с Генеральным штабом военных пенсионеров мне жить как-то неудобно. Поеду я в районный центр телефон устанавливать.
«Мы сто раз пробовали, — подумал про себя Матроскин. — У нас ничего не получилось. Пусть теперь наша танковая тётя попробует».
Тамара Семёновна надела все свои награды, пошла на остановку автобуса и с утра пораньше уехала. С нею вместе, разумеется, уехал Иванов-оглы.
Как только они уехали, все жутко обрадовались.
Во-первых, все спали, сколько хотели.
Во-вторых, завтракали целый час.
В-третьих, после завтрака в карты играли и в лес ходили гулять. И никого не «бросали» на дрова, на рыбу, на педагогику и на пианино.
Шарик решил образованием Хватайки заняться. Он стал его новым словам учить.
Сидит он рядом с Хватайкой и тарабанит: «Сам ты! Сам ты! Сам ты! Сам ты!» Дядя Фёдор спрашивает:
— Это зачем?
— Как зачем? — отвечает Шарик. — Я тут недавно пришел из леса, вижу — у окошка мальчик городской стоит, племянник профессора Сёмина. Стоит и Хватайку дразнит: «Курица ты, курица!» Хватайка в ответ только спрашивает: «Кто там?» да «Кто там?». А если бы он умел «Сам ты!» говорить, он бы ответил: «Сам ты — курица».
— Ладно, — говорит дядя Фёдор, — учи его этим словам. Любое учение в жизни пригодится.
Потом всей семьёй ходили гулять. А когда с прогулки пришли, папа взял самую лучшую фотографию тёти Тамары, наклеил её на лист бумаги и квадратными буквами написал:
«Кандидат в городскую Думу Т.С.Ломовая-Бамбино».
Мама была потрясена:
— Мою сестру Тамарочку выдвинули! Когда же это случилось? Было собрание избирателей? Где?
— Было, — ответил папа. — У нас в погребе. Собиралась инициативная группа.
Он стал дальше писать:
— «Она — военная пенсионерка. Закончила службу в армии в звании полковника. Строга и выдержанна». Правильно?
Все согласились, что это правильно. Папа продолжал:
— «Имеет колоссальный опыт хозяйственной работы. Уверена в себе».
— Как танк! — сказал дядя Фёдор.
Папа дописал:
— «Уверена в себе, как танк. В Думе будет представлять интересы сельских жителей».
— И женщин, — добавила мама.
— «Сельских жителей и женщин», — добавил папа.
— Клянётся, что будет уважать собак, — вставил Шарик.
— И других домашних животных, — предложил Матроскин.
Папа подумал и дописал. Получилось так:
— «Уверена в себе, как танк. В Думе будет представлять интересы сельских жителей и женщин. Клянётся, что будет уважать собак и других домашних животных». Что ещё?
— Надо добавить про личную жизнь, — сказала мама. — В детстве она много читала. На танцульки не ходила. Поэтому замуж и не вышла.
— «В детстве она много читала, — добавил папа. — Поэтому не вышла замуж». Что ещё напишем?
— О правительственных наградах надо, — подсказала мама.
— А какие у неё награды?
— У неё одних значков килограмма три, — говорит Шарик. — Она ими может Хватайку с головой завалить.
Папа так и написал. А потом добавил:
— «Все на выборы тёти Тамары!»
Кажется, получилось неплохо.
— Теперь я всё сначала прочту, — сказал папа.
Он прочитал:
— «Кандидат в городскую Думу Т.С.Ломовая-Бамбино.
Она — военная пенсионерка. Закончила службу в армии в звании полковника. Строга и выдержанна. Имеет колоссальный опыт хозяйственной работы. Уверена в себе, как танк.
В Думе будет представлять интересы сельских жителей и женщин. Клянётся, что будет уважать собак и других домашних животных.
В детстве она много читала. Поэтому не вышла замуж.
Имеет правительственные награды. У неё одних значков военных килограмма три. Можно ими с ног до головы небольшую ворону завалить.
Все на выборы тёти Тамары!»
— Теперь всё правильно? — спросил папа.
— Теперь всё правильно, — сказали все.


Папа взял ведро с клеем, которое от шариковской будки осталось, ушёл на почту и там на входную дверь эту листовку приклеил.
Через час почтальон Печкин прибежал.
— Знаете, какая новость! Нашу тётю Тамару в городскую Думу выдвинули.
— Кто выдвинул? — спрашивает папа.
— Не знаю, — отвечает Печкин. — Может, народ, а может, президент Ельцин. Только её фотография во всё лицо у нас на двери почты висит. Еле-еле двери хватило.
— И что там написано? — спросил папа.
— Написано, что она умная, как танк. И будет защищать домашних животных. И ещё, что много в детстве читала, поэтому её никто замуж не берёт.


Умная тётя Тамара в это время в районном центре на телефонном узле выбивала телефон.
Начальник телефонного узла говорил:
— А что мы можем поделать? У нас точек не хватает.
— У вас, товарищ Фёдоров, не точек не хватает, — объясняла ему Тамара Семёновна, — у вас шариков не хватает. Вы первым делом должны пенсионеров обслуживать, а вы коммерческие ларьки обслуживаете.
«Какая противная тётка с медалями! — думал про себя товарищ Фёдоров. — Откуда она всё знает?» А тётя Тамара оттуда всё знала, что она первым делом разведку среди старушек в очереди провела. Старушки ей всё и доложили.
Товарищ Фёдоров пробовал сопротивляться:
— А у меня главный телефонист Куценкович в отпуск ушёл. Работать некому.
Но тётя Тамара была не промах. Она всё знала:
— Это верно, главный телефонист Куценкович в отпуск ушёл. Зато запасной телефонист Косолапченко из запоя вышел. Есть кому работать. И ученик Савельев простую работу может выполнить.
На это товарищ Фёдоров просто глазами похлопал, но ничего сказать не мог.
— В общем, я военная пенсионерка, — объяснила ему тётя Тамара, — и с вами чикаться и чирикаться не собираюсь.
Товарищ Фёдоров не очень ясно представлял, что такое «чикаться и чирикаться», но понимал, если с ним не будут «чикаться и чирикаться», то ему будет плохо. Уж лучше бы с ним «чикались и чирикались».
— Итак, мы ждём! — сказала Тамара Семёновна.
— Сделаем всё, что в наших силах! — пообещал товарищ Фёдоров.
Тётя Тамара пожала руку товарищу Фёдорову. От её рукопожатия он присел и потом целых полчаса не мог свои пальцы расклеить.


Тихо и хорошо в Простоквашине. За окном первые снежинки пролетают. Поздний вечер то надвинется, то опять отойдёт, чуть-чуть за окном посветлеет. Сидят за столом папа, мама, дядя Фёдор, Матроскин и почтальон Печкин — в лото играют.
Галчонок Хватайка им сильно мешается. То одну фишку схватит, то другую. И все за ним бегают, отнять хотят.
Вдруг раздаётся страшный шум, и входит в дом разгневанная тётя Тамара с дверью от почты в руках.
— Смотрите, что творится! Меня без моего ведома куда-то выдвинули! Это же катастрофа!
Она так дверью размахивала, что почтальона Печкина чуть-чуть с ног не сбила.
Тут Печкин возмутился:
— Что вас куда-то выдвинули без ведома — это пустяки. А то, что почта без двери осталась, — это по-настоящему ужасно! Там одних конвертов рубля на четыре лежит. А клей канцелярский! А скрепки!
Он дверь у тёти Тамары выхватил и упал с ней.
А когда он упал, все увидели, что с другой стороны двери другой кандидат наклеен:
«Господин Толстов А.С. — президент объединения «МННГ» («Мыло-Нефть-Нафталин-Гуталин»). Образование высшее техническое, правительственных наград не имеет».
Все сначала прочитали про нефтегуталинного кандидата, потом подняли почтальона Печкина, и он с Ивановым-оглы пошёл дверь на место ставить.
Мама с папой стали тётю Тамару успокаивать.
— И чего ты переживаешь, — говорит мама. — Ну выдвинули тебя. Это же хорошо. Значит, люди в тебя верят.
— Да, — говорит тётя Тамара, — а почему они пишут, что я много читала, а потому не вышла замуж. Я не потому не вышла замуж, что много читала, а потому, что мужчины совсем измельчали.
— Так чего же ты удивляешься, — объясняет папа, — что тебя в Думу выдвинули. Неужели этих мелких мужичков выдвигать? На тебя вся надежда.
После таких слов тётя Тамара успокоилась и даже развеселилась немного:
— А что? Я им всем в Думе покажу! Пожалуй, я в городе наведу порядок.
«Вот и хорошо, — подумал про себя Матроскин. — Пусть там всем показывает. А мы здесь немного отдохнём от её показательных выступлений».


Иванов-оглы и Печкин шли и дверь тяжёлую несли. На улице ещё немного стемнело. Совсем немного. Но от этого так темно стало, что, если дороги не знать, можно совсем в другую сторону уйти, например в лес.
Снежный дождик накрапывал. Капли дождя на тётю Тамару падали. Тогда они дверь перевернули тётей Тамарой вниз. Пусть тётя Тамара сохнет. Пусть Толстов А.С. промокает.
Иванов-оглы-Писемский опять истории рассказывал про военную жизнь:
— Как сейчас помню, зима, метели, мороз. Местами на дорогах гололёд. И вдруг телеграмма приходит: «Смотр на плацу провести, новичков начальству показать. Как они маршировать научились». Интересно?
— Захватывающе, — отвечает Печкин.
— Только как их показать, когда гололёд в городе. А на плацу особенно. Шаг шагнёшь и катишься, — говорит Иванов.
— Надо плац песком посыпать, — предложил Печкин.
— Можно, — согласился оглы. — Только нельзя. Этот плац катком был одновременно. Офицерские дети там катались. И хоккей проводился.
— Как же быть? — спросил потрясённый Печкин.
— А так. Хоть плачь. Нельзя же учебный марш на коньках проводить. Или там босиком.
— Ну и что вы придумали?
— А то. Тамара Семёновна дала указание всем солдатам наждачную шкурку на сапоги приклеить наждаком вниз. Они и приклеили. Никакой лёд им стал не страшен. Прошли они перед строевой комиссией, как по асфальту. Никто не скользнул даже. Ну как? Интересно? — спрашивает Иванов.
— Поучительно, — отвечает Печкин.
— А один член комиссии по маршированию был недоволен. Он на лёд выскочил и как закричит: «Как вы ходите? Кто ж так ходит? Эх вы, военные солдаты! Вот как ходить надобно!» Два шага шагнул и как шлёпнется! Другие члены комиссии к нему побежали на выручку, и тоже все вмиг свалились. Пришлось их со льда крючками доставать и баграми учебными.
— И что комиссия: осталась довольна? — спросил Печкин.
— Да, она всё поняла, — ответил Иванов-оглы. — И вынесла товарищу полковнику благодарность в виде значка и Почётной грамоты.
Тут они на почту пришли и дверь на место поставили.

Глава восьмая
К НАМ НАМЕЧАЮТСЯ ОХОТНИКИ

На другой день снежный дождик усилился. Всё вокруг белым стало и мокрым. И поля, и деревья, и заборы. Только одна речка чёрной оставалась. Поэтому никого никуда не «бросали». Ни на рыбу, ни на грибы. Каждый своим делом занимался.
Дядя Фёдор решил галчонка Хватайку акварелью раскрасить. Чего это он у нас чёрный? Пусть хоть недельку побудет экзотической птицей. Пусть посверкает всеми цветами радуги.
Он краски принёс, достал кисточки и стал Хватайку малевать. Хватайка не спорил. Жалко, что ли. Он только всё время за кисточку кусался. А иногда краску из коробочки хватал и старался в суп запихнуть.
Дядя Фёдор сделал ему клюв золотым. Крылья — зелёными. Лапы серебристой краской покрасил. Хвост у Хватайки стал фиолетовым, как у павлина, грудь малиновой, а спина синей. Чёрной у галчонка только шапочка на голове осталась.
Получился галчонок диво как хорош. Ни в одном птичьем учебнике такой красивой птицы не встречалось. Дядя Фёдор был очень доволен.
Хватайка тоже был доволен. Он целых четыре квадратика краски по разным посудинам распихал. Особенно суп хороший получился гороховый. Он туда синюю краску сунул.
Шарик говорит:
— Если, Матроскин, тебя так раскрасить да на Гаврюшу посадить, отличный клоунский кот получится.
— А если тебя так раскрасить, — говорит Матроскин, — отличная реклама выйдет: «Я у мамы дурочка».
— Почему дурочка? — спрашивает Шарик. — Может быть, я у мамы дурачок?
— Дурачок ты у мамы и без раскрашивания, — объяснил ему Матроскин.
К этому времени из города приехал запасной телефонист Косолапченко телефон устанавливать и с ним ученик Савельев.
Они с опаской смотрели на тётю Тамару и на бычка Гаврюшу. А ученик Савельев всё посматривал ещё — что бы утащить. Он хоть был ученик, но лет ему уже было много. Возраст у него был ближе к пенсии, чем к стипендии. Глубоко за пятьдесят ему было.
Пока запойный Косолапченко провода от почты по деревьям тащил, ученик Савельев всё телефонный аппарат протирал. Хорошо протёр. И всё глазами зыркал.
Смотрит — сидит на подоконнике невиданной красы иноземная птица. Клюв золотой, лапы серебряные, вся цветная. И так красиво не по-нашему крякает: «кар» да «кар»!
«Вот это да! — подумал ученик Савельев. — Да за такую птицу на нашем колхозном рынке можно сразу тысячу рублей получить».
Он к Хватайке подошёл и спрашивает:
— Ты кто?
Хватайка молчит. Савельев опять спрашивает:
— Ты кто, удод или павлин?
Хватайка отвечает:
— Сам ты — удод!
— Чего? Чего? — обиделся Савельев. — Это я — удод?
— Ага, — говорит Хватайка. — И павлин!
— А ты говорилка глупая! — кричит Савельев.
— Сам ты гаврилка глупая! — кричит Хватайка.
Савельев обиделся. Когда все отвернулись, он Хватайку схватил и в сумку с инструментами запихнул.
Папе с мамой и тёте Тамаре было не до Хватайки. Они никак не могли понять, почему у них индийский чай стал фиолетовым. А суп гороховый — синим.
— Может быть, ты, Римма, много перца положила? — спрашивала тётя Тамара.
— Я перца вообще не клала, — отвечала мама.
— Может быть, это кастрюля такая синяя?
— Да нет, — возражает мама. — Кастрюля как кастрюля. Обыкновенная. Я в ней всегда варю.
— Значит, долго варили, — сказал папа.
— Почему это ты так решил? — спросили обе женщины.
— Не зря же в поваренной книге сказано: «Засыпать горох и варить до посинения».
Тут телефонный мастер Косолапченко телефон включил. И он сразу звонить начал:
— Пригласите для разговора кандидата в Думу Ломовую-Бамбино Т.С.
— Товарищ Ломовая-Бамбино у аппарата.
— Товарищ Ломовая, в сельском клубе села Троицкое состоится регистрация кандидатов в городскую Думу. Вам необходимо срочно явиться.
— Очень хорошо. Когда состоится явление?
— Завтра в четырнадцать часов.
— Спасибо. Я обязательно «явлюсь», — сказала тётя Тамара.
Но телефон не успокоился, снова зазвонил:
— Товарища полковника Ломовую пригласите для разговора.
— Товарищ полковник слушает.
— Товарищ полковник, к вам направляется делегация военных пенсионеров-охотников. У них есть лицензия на отстрел кабана и лося. Просим принять делегацию.
— Ваша телефонограмма понята. Делегация будет принята.
Матроскин за голову схватился. Он говорит Шарику:
— Нам только военных пенсионеров не хватало! И так никакого житья нет.
— А что? — отвечает Шарик. — Они этому кабану покажут как следует. Мимо оврага пройти невозможно. Как не пойду я с фоторужьём в поля, так он за мной со своими клыками бежит. Два раза меня на телеграфный столб загонял.
— Конечно, они ему покажут, — говорит Матроскин. — Застрелят его к чертовой матери.
— Как застрелят? Как так застрелят? — поразился Шарик. — Кто ж им позволит?
— А никто. Ты же слышал — у них лицензия есть.
— Они и в лося стрелять будут?
— И в лося. На то они и охотники.
Шарик сразу закручинился и решил придумать какие-нибудь специальные противоохотничьи меры.
Телефонисты попрощались и стали уходить.
— Вы ничего не забыли? — спрашивает тётя Тамара. — Инструменты какие-нибудь.
— Не беспокойтесь, мамашенька, — подхалимски отвечает ученик Савельев, — у нас всё здесь. — И по сумке с инструментами постучал.
Хватайка из сумки кричит:
— Кто там? Кто там? Кто там?
— Да, кто это у вас там? — спрашивает тётя Тамара.
Савельев так испуганно отвечает:
— Никого, мамашенька, у нас там нет. Кто же это может быть у нас там? Кто там?
А из сумки слышится:
— Это я — почтальон Печкин. Принёс журнал «Мурзилка».
Ученик Савельев забормотал:
— Это радионаводки. Это обман зрения. Это обман слуха.
А галчонок из сумки вопит:
— Сам ты — обман зрения! Сам ты — обман слуха!
Тут Шарик как психически закричит:
— Ага, воришка! Хватайку хотел украсть! Застрелю! — И своё фоторужьё схватил.
Как телефонисты испугаются, как побегут.
Тамара Семёновна как скажет:
— Стой. Фотографировать будем!
От этого окрика они ещё больше испугались и ещё шибче побежали. Они быстрее чем телеграмма в районный город сами себя доставили.
И ещё долго рассказывали там другим телефонистам, какую строгую женщину-генерала в Простоквашине видели. И другие телефонисты в ужас приходили. А тётя Тамара в самом деле была очень добрая. Просто она жуликов не любила и проходимцев.


Глава девятая
КАНДИДАТЫ В ДЕПУТАТЫ

В клубе села Троицкое было не продохнуть. Всё местное население собралось. Так интересно с кандидатами раз в жизни встретиться и сразу обо всём поговорить.
И вокруг клуба было не продохнуть. Там мужики курили. И все были нарядные: в телогрейках, в шапках и побритые. Рубашки на них были белые.
Женщины платки яркие вокруг себя повязали, ходили и улыбались. Ведь не каждый день на селе такой хороший религиозный праздник — встреча с кандидатами.
На сцене стоял длинный стол, покрытый зелёной скатертью. За столом сидела тётя Тамара и кандидат Толстов А.С. Тот самый, который мылом и нефтью командует. Тётя Тамара сегодня больше тётю напоминала, чем полковника. Она была красиво накрашена и была в вечернем шёлковом платье без погон. И глаза у неё под чёрными бровями сверкали, как антрацит.
Если бы профессор Сёмин сейчас бы её увидел, а не тогда, когда она на тракторе каталась, он бы в неё сразу влюбился. Хоть она и была без собачки.
А если бы избиратель, который сюда пришёл, не читал объявление про кандидатов у входа, он бы подумал, что это русская народная певица приехала к ним на село цыганские романсы петь.
Папа с мамой в зале разместились. Там же были Печкин с Ивановым-оглы. Матроскин с Шариком сбоку за сценой пристроились. Шарик говорит:
— У тёти Тамары должно быть доверенное лицо. Так по выборам положено. Это лицо всюду с депутатом ездит и о депутате хорошие слова говорит. Я мог бы таким лицом стать.
— Понимаешь, Шарик, — говорит Матроскин, — если тебя побрить и завить как следует, все равно не получится из тебя лицо. Из тебя собачья морда так и прёт.
— А из тебя, Матроскин, вредность прёт! — обиделся Шарик.
Кандидаты начали перед избирателями выступать. Первой была тётя Тамара. Она так заговорила:
— Дорогие односельчане, мы с вами ясно понимаем, чем богаче страна, тем богаче мы. Поэтому все лишние деньги надо отдавать государству. Чем больше налогов с нас берут, тем лучше. Каждый лишний рубль мы должны отдавать стране. Потом она вернёт нам эти деньги! Она даст нам бесплатные поликлиники, бесплатные школы, бесплатные пенсии, бассейны и прочее. Вы согласны? Голосуйте за меня!
Все подумали, стали согласны, и все решили голосовать за тётю Тамару Семёновну. А второй кандидат Толстов А.С. никак не был согласен:
— Дорогие односельчане! Ничего не надо отдавать государству. Всё надо оставлять себе. Не бывает лишних рублей! Чем богаче мы, тем богаче страна. А когда мы богаты, нам не нужно бесплатных поликлиник, мы в платные пойдём. Не нужны нам бесплатные школы, у нас будут богатые и хорошие. Голосуйте за меня!
Все подумали и решили голосовать за него.
Тётя Тамара снова говорит:
— А армия? Кто её будет содержать? Торпедные катера и аэродромы. Они же денег требуют. А самоходки, а противолодочные ракеты типа ПР-41-ба-бах? Их же содержит государство!
Все решили:
— Да, она права. Нам без торпедных катеров и аэродромов никак нельзя. Особенно без этих ба-бах-41 раз. Будем голосовать за неё.
Но вредный и противный Толстов говорит:
— Дорогие односельчане! Я вот тут походил несколько дней по нашим просторам и ни одного торпедного катера не увидел. И аэродромов я не встречал. И самоходок с противолодочными ракетами! Старики говорят, что и раньше их не было. Может быть, мы и без них проживём?
Все подумали и решили:
— А что? Он прав. Жили мы без этих аэродромов и катеров как люди. И дальше жить сможем.
Шарик не выдержал и говорит Матроскину:
— У меня голова пухнет. Того послушаешь — тот прав. Её послушаешь — она права. Пойду-ка я домой.
Матроскин отвечает:
— И я домой пойду. Только он больше прав. Он за тех заступается, кто много работает и много хочет иметь. Он за таких, как я.
— А она за таких, как я! — кричит Шарик. — Потому что ты корову имеешь и телёнка. А я ничего не имею. Мне только на государство надеяться надо.
— Знаешь ты кто такой? — говорит Матроскин. — Ты — «пролетарий всех стран, соединяйтесь». Пролетал по жизни как бабочка и не заработал ничего.
— А ты куркуль, вот ты кто.
Матроскин не знал, кто такой куркуль. Он только сумел представить себе целый кулёк куриц и больше ничего. Но он понял, что это что-то очень обидное.
Пришли они домой, друг с другом не разговаривают. И всё больше друг на друга злятся.
— Глаза бы мои на тебя не глядели, — говорит Шарик. — Ты на мою половину избы лучше не заходи.
— А где твоя половина избы? — спрашивает Матроскин.
— Я сейчас её отделю, — отвечает Шарик.
Он взял кусок мела и провёл черту через всю избу.
— Всё, что с этой стороны, где кровать с колесиками, это — моё. А что с другой стороны, где лавка с вёдрами, — твоё.
Он подумал ещё и говорит:
— Мало того, с тобой и огород ещё поделим, и все поля вокруг.
Шарик взял лопату и стал ей приблизительно границу между владениями набрасывать. Ходят они с Матроскиным по этой пограничной полосе и друг на друга рычат.
Тут как раз почтальон Печкин со встречи пришёл. У него тоже голова распухла от того, за кого голосовать.
— Чего это вы делаете? — спрашивает.
— Да вот этот Шарик земной шар пополам делит, — говорит Матроскин. — Ох и балбес же он, ох и балбес! Если бы я мог, я бы ему это прямо в лицо сказал.
— А вы скажите, кто вам мешает, — говорит Печкин.
— Не могу. Мы с ним уже целый час не разговариваем.
Печкин сразу нашёл выход:
— Вы ему письмо напишите. Я ему передам. Лучше открытку. У меня с собой есть. Вам простую или поздравительную дать?
— Конечно, простую, — отвечает Матроскин. — Буду я на него поздравительную тратить.
Печкин у себя в сумке посмотрел и говорит:
— Какая жалость. У меня только поздравительные открытки есть. Простые кончились. Придётся вам поздравительную брать.
Взял Матроскин поздравительную открытку с цветочками и котятами и написал:
«Шарик, ты — балбес!»
Печкин возражает:
— Неправильно это. Если открытка поздравительная, сначала адресата поздравить полагается.
Матроскин дописал:
«Поздравляю тебя, Шарик, ты — балбес! Перестань валять дурака, давай мириться».
Печкин эту открытку Шарику принёс. Шарик прочитал и сильнее на Матроскина обиделся:
— Я сейчас в этого поздравителя кочергой брошу.
Печкин говорит:
— Зачем бросать, если почта есть. Это уже бандероль получается. Сейчас мы её упакуем и коту передадим. Платите десять рублей за упаковку.
Он кочергу в бумагу завернул, верёвочкой перевязал и к Матроскину пришёл на его половину:
— Вам кочергу прислали бандеролью. Хотели в вас запустить.
— Что? — кричит Матроскин. — Да я в него за это утюгом! Где мой утюг деревенский с углями?
Он притащил огромный чугунный утюг, прямо как из музея.
— Стоп-стоп! — говорит Печкин. — Это уже посылка получается. Платите двадцать рублей за доставку. Я уж ваш утюг передам.
— Только по башке передайте, — просит Матроскин. — Чтобы этот бандерольщик поумнел. И передайте, чтобы обед готовил. Его очередь. А то всё я да я.
Печкин к Шарику утюг притащил и говорит:
— Вот велели вам по башке передать. И просили обед приготовить. Будет ответ? Можно телеграмму послать.
— Будет, — отвечает Шарик, — изобразительный. Мы без телеграмм обойдёмся. У меня на телеграмму денег нет.
— А вы в карманах поищите, — предлагает Печкин.
— А у меня и карманов нет, — говорит Шарик.
Он достал уголёк и на боку печки стал рисовать домик.
— Эй, — спрашивает кот, — что это? Что это за народное творчество на моей печке?
— Это индейская национальная изба, — ехидно отвечает Шарик, — «фигвам» называется.
К этому времени дядя Фёдор вернулся. Он потому в Троицком задержался, что пустые дома на всякий случай осматривал. Мало ли что, вдруг придётся отступать. В Троицком хорошо можно было жить. Там и школа была, и клуб, и магазин. И все их давно уже знали. Особенно старики.
Он послушал, что происходит, и говорит:
— Вот что. Чтобы я больше ничего политического в доме не слыхал. Мы жители сельские, нам не до политики. Мы должны картошку выращивать и свежим воздухом дышать.
— Еще мы должны общественной работой заниматься и пианино осваивать, — раздался другой голос. — Мы про него совсем забыли! Ах, как нехорошо!
Это тётя Тамара со встречи с избирателями вернулась. И все замолкли и загрустили.


Глава десятая
К НАМ ЕДУТ ОХОТНИКИ

Два или три дня проехали мирно. Всех дождь спасал. Такой он был густой, как марлевый занавес в сельском клубе. Поэтому все простоквашинцы — и новые и старые — много спали и много читали. Никаких вылазок на природу и десантов в огород не было. Даже тётя Тамара в руки книгу взяла. Это была военная книга «Жизнь полководца товарища Суворова в армии и в гражданском быту».
Но вот выпал первый снег. Он липкий был, на всех проводах и деревьях повис. Последние листья с деревьев упали, потому что к ним снег прилепился. Всё было белое и чистое.
По первому снегу почтальон Печкин пришёл, вернее, прискользил, телеграмму принёс:

«Встречайте, едем. Охотники-пенсионеры!»

— Наконец-то, — сказала тётя Тамара Семёновна. — Наконец-то я их увижу, моих военных товарищей.
Видно было, что настроение у неё улучшилось, несмотря на погоду. Она даже запела про себя что-то очень лирическое:

Броня крепка и танки наши быстры, И наши люди мужества полны...
В строю стоят советские танкисты, Своей великой родины сыны...

А у Матроскина, наоборот, настроение резко испортилось.
— Чёрт их принёс этих военных товарищей! — бурчал он.
Шарик держал нейтралитет.
— Посмотрим на этих охотников, — решил он. — В конце концов, я ведь тоже охотник, хотя и не пенсионер.
Мама подумала: «Пенсионеры-охотники — это так романтично».
«Наверное, они старые! — подумал Печкин. — Еле ходят».
— Наверное, на них можно воду возить! — решил папа.
А Иванов-оглы сказал:
— Вот у нас один случай был военный, связанный с охотой. Завезли к нам собак сторожевых восемь штук. Склад хозяйственный охранять. В нём парашюты хранились, краски всякие, посуда, валенки. И знаете, что было?
— Что? — спросил Печкин.
— Вот что. Расставили мы их по углам объект сторожить.
— Как по углам? — удивился Матроскин. — У вас там что: восемь углов было?
Иванов-оглы оторопел:
— Тамара Семёновна, у нас там что — восемь углов было?
— Они в две смены работали, — объяснила Тамара Семёновна.
— Точно, в две смены по четыре штуки зараз. Собачки сначала были дохлые, — продолжал Иванов, — но мы с товарищем полковником их подкормили. Мы для них еды не жалели. И собачки наши стали здоровые как лошади. Правильно, Тамара Семёновна?
— Правильно, — согласилась тётя Тамара, — очень здоровые собачки стали. Поперёк себя шире.
— И вот, — продолжал Иванов-оглы, — к нам однажды военные охотники приехали. Только не пенсионеры, а настоящие, действующие. Генералы там и гражданские из министерства. И стали они охотиться.
— На кого? — спросил Шарик.
— На кабана, — ответил Иванов-оглы. — У нас в окрестностях кабаны водились. Выследили они этого кабана, напустили на него собак и помчались за ним. Интересно?
— Смотря кому, — сказал папа.
— Вам? — спросил Иванов-оглы. — Вам интересно?
— Нам интересно, — сказал папа.
— И что дальше было? — спросил Шарик.
— А то. Кабан летит, не разбирая дороги. Летит и летит. И прямо на наш склад. Пробил заборчик, потом в стену врезался. А стена-то лёгкая, из алюминиевых листов. Кабан в склад как нож в масло вошёл.
— И что? — подстегнул потрясённый Печкин.
— Стал он по складу носиться и греметь. Тут по его следам собаки и охотники прибежали. И давай лаять.
— А что же ваши собаки? — спросил Шарик.
— Наши собаки хватились, всполошились и стали склад защищать. Они стали здоровыми, а цепи остались прежними, худощавыми. Они враз и лопнули. И наши барбосы как за их собаками погонятся, как начнут охотников с ног сбивать. Вся охота вмиг назад повернула и побежала в гостиницу.
— А что же тётя Тамара? — спросил папа.
— А что тётя Тамара? Она первая поняла, что что-то неладно, схватила ружьё и на охрану склада встала. Потом и мы подоспели. И вдруг...
— Что «и вдруг»? — спросили все.
— Тут кабан наружу вылетает — на клыках у него фонари «летучая мышь», на голове кастрюля, как у фашистов. На ногах валенки. Сзади тормозной парашют. И весь-весь он в краске.
— В какой краске? — спросил дядя Фёдор.
— В зелёной, разумеется, — ответил папа. — Другой краски у военных не бывает.
— А вот бывает, — обиделась тётя Тамара. — У военных все краски есть. Корабли синие, самолёты серебристые, плащ-палатки чёрные. Военные очень романтичные люди. И красивые.
— А голубой цвет у военных бывает? — спросила мама. — Или розовый?
Тётя стала думать. Как ни напрягала мозги, как лоб ни морщила, ничего про эти цвета вспомнить не могла.
Неожиданно в окно постучали. Это были военные пенсионеры, и Иванов-оглы прекратил дозволенные речи.
— А что дальше было? — шёпотом спросил у него Шарик.
— Вечером дорасскажу, — шёпотом ответил оглы.


Военных пенсионеров было пятеро. Правильно предвидели папа и мама. Они были очень романтичные, с ружьями, с патронташами и очень здоровые. На них можно было не только воду, ртуть можно было возить. Они ещё были очень весёлые и добродушные, хотя и пожилые.
Они обнялись с тётей Тамарой, дали дяде Фёдору стреляные гильзы. Иванову-оглы подарили шарф и пошли на почту размещаться. Потому что у дяди Фёдора места уже совсем не было.
По дороге почтальон Печкин спросил:
— А почему вы без собаки? На охоту же с собаками ходят.
— Нам собака ни к чему, — говорят военные пенсионеры. — С нами Никитич приехал. Он лучше любой собаки следы читает. Он нам запросто и кабана и лося обнаружит. Мы его завтра с утра следы читать пустим. К обеду он всех зверей выследит.
— Он тоже военный? — спросил Печкин.
— Нет, он гражданский, из общества охотников. Вон он в кабине машины сидит.
И точно. Там сидел гражданский дядя. Такой сухощавый, весь охотничий, со стальными глазами. Видно, что он очень опытный охотник был. Потому что ружьё у него было самое старое. Да и одежда у него поношенная была, вся в заплатках.
Военные пенсионеры быстро стол накрыли. Выпили водки, закусили варёной картошкой. Печкина угостили. Он им потом весь вечер песни пел про то, как он на почте служил ямщиком. Иванов-оглы тоже хотел на почте остаться, но за ним Шарик прибежал и позвал дальше историю про собачек размером с лошадей и кабана с тормозным парашютом рассказывать.
— Значит, так, — продолжил Иванов. — Кабан с тормозным парашютом выскочил. А на нём ведь кастрюля новая, валенки казённые и фонари на клыках. Это же вернуть надо. Другой бы на нашем месте испугался. Но не товарищ полковник. Она за парашют рукой ухватилась и как на водных лыжах за кабаном поехала.
Все с уважением посмотрели на тётю Тамару.
— А что? — сказала мама. — Мы в детстве на реке жили. И Тамарочка чемпионом по водным лыжам была.
— И не только по водным лыжам, — сказала тётя Тамара, — но и по бегу на коньках. И по математике.
— Да, — подтвердила мама, — вся школа Тамарочкой гордилась!
— А что с кабаном было? — спросил Шарик.
— Вот что, — ответил Иванов-оглы. — Тамара Семёновна за ним ехала, пока с него всё не попадало. А скоро и собачки прибежали. Главный военный так на них ругался. Он говорил: «Надо бы их в чистое поле вывести и к стенке приставить». А что дальше было, я потом расскажу. Нас с Тамарой Семёновной к столу ждут.
— А там и дальше было? — спросил папа.
— Ой, там так много дальше было, закачаешься! — ответил оглы. — Тамару Семёновну наградили значком «Спасибо» первой степени. Я потом, вечером дорасскажу.
Они с Тамарой Семёновной ушли на почту к Печкину с военными пенсионерами праздновать. А дядя Фёдор с Шариком и Матроскиным совещание устроили.
— Хоть наш кабан и противный, — говорит Шарик, — а мне всё равно не хочется, чтобы его стреляли.
— А я, — говорит Матроскин, — не хочу, чтобы и лося подбили. Давайте меры принимать.
— Меры, значит, будут такими, — говорит дядя Фёдор. — Ты, Шарик, с утра побежишь кабана предупреждать, чтобы в леса уходил подальше. Туда, к Троицкому. Ясно?
— Ясно, — говорит Шарик.
— И чтоб там лежал тише воды, ниже травы. Пока охотники не уедут.
— Понял, — слушается Шарик.
— Потом ты к Матроскину вернёшься, — продолжает дядя Фёдор. — Раненько утром вы сядете верхом на Гаврюшу и такую путаницу из следов сделаете, чтобы у их Никитича глаза на лоб повылазили.
— Я на Гаврюшу сесть не могу, — возражает Матроскин. — Он как бешеный носится. Я на Мурку сяду. Мы с ней душа в душу живём. Пусть Шарик на Гаврюшу усаживается. Они спелись.
— Хорошо, — соглашается дядя Фёдор. — Ты на Мурку садись, а Шарик на Гаврюшу, пусть как бешеный носится. Охотники и подумают, что здесь целое стадо лосей прошло. Ясно тебе?
— Чего ж тут неясного, — отвечает Матроскин.
— С собой вы возьмите все ботинки, какие в доме найдутся. И все кеды и калоши.
— Это зачем ещё?! — удивляется Матроскин.
— Вот зачем. Вы Мурку и Гаврюшу в глубину леса заведёте. Они по первому снегу следы «лосевые» оставят. В лесу вы их остановите и на ноги им кроссовки привяжете и другую обувь. Дальше они в кроссовках пойдут. Следопыт увидит, что в лес следы лосевые пришли, а из леса не выходят. Значит, лоси остались в лесу спать. Они этот лес окружат и будут пустой лес до ночи караулить. К ночи они намёрзнутся и ни с чем уедут. И наши лоси целы останутся.
Этот план коту и Шарику очень понравился. Так они и решили с утра действовать.
...Мама и папа в это время на сеновале мёрзли. Мама говорит:
— Ты знаешь, Дима, я как-то себе жизнь в Простоквашине по-другому представляла. Я теперь поняла, что мне на работе больше нравится. Я там душой отдыхаю, когда мы товар в нашем магазине по прилавкам раскладываем.
— Да и я, — отвечает папа, — больше люблю в нашем гараже тормозные колодки менять, чем здесь на этой холодрыге педагогикой заниматься.
— Давай удерём, — предлагает мама. — Ребёнок наш в хороших руках останется. Тамара за ним приглядит.
— Если он от неё не скроется, — соглашается папа.
— Ну а если скроется, — говорит мама, — он всё равно не пропадёт. У него такой кот есть, до которого тебе расти и расти. Он всё умеет: и температуру мерить, и кашу варить. Если такой кот есть, — пошутила мама, — никакого мужа не надо.
— Что верно, то верно, — согласился папа. — Был бы у меня такой кот, я бы, может, и не женился никогда.
К этому времени фонарь во дворе замерцал. Так здорово колпачок белого света над снегом двигался. И в него то одна нога входила, то другая. Это Иванов-оглы вернулся дальше историю про охотничий случай рассказывать. Все вокруг него собрались. И Шарик, и Матроскин, и дядя Фёдор. И папа с мамой с сеновала подтянулись.
— Ну и что дальше там было с собачками? — спросил папа.
— Вот что. Через два месяца одна собачка, самая шустрая, четырёх щенят родила. А кто её просил? Ей склад охранять надо, а она со щенятами. Мы и решили щенят у неё отнять и под окотившуюся козу подложить. У козы молока много — выкормит.
— А нельзя разве было щенят раздать населению? — спросил папа.
— Конечно, нельзя, — ответил оглы, — это же государственное имущество. Так можно и танки раздать.
— И что коза, выкормила? — спросил Матроскин.
— Ещё как! Такие собачки получились — загляденье. Крепкие, активные! Пришла пора их на службу ставить.
— В армию призывать, — сказал папа.
— Не надо их призывать, — объяснил Иванов-оглы. — Они и так в армии. Мы с товарищем полковником вызвали инструктора-дрессировщика. Приехал специалист с помощником, стал их к сторожевой службе готовить. День готовит, два готовит, потом приходит весь в слезах. «Уберите от меня этих собак! — говорит. — Это служебный брак». Мы спрашиваем: «Почему брак». Он говорит: «Смотрите».
Иванов-оглы рванул стакан воды от волненья и продолжил:
— Вывел он собак на площадку и говорит: «Сидеть!» Они сели. Он говорит: «Голос». Они все как заблеют: «Ме-е-е-е-е!» Он им показал: «Гав! Гав! Гав!» Они ему: «Ме-ме-ме!» Он им опять намекает: «Гав! Гав!» Они ему опять: «Me! Me!» Он вывел им помощника и велит: «Взять!» Они как бросятся на помощника и давай его бодать. Он аж зелёный от злости стал. «Всё, — говорит, — списывайте их к чёртовой матери! Это не собаки, это — козлы глупые! Вы бы их ещё в курятник поместили, чтобы они у вас кукарекали по утрам!» Плюнул он на землю и уехал. А что дальше было, я вам потом расскажу.
— А там и дальше было? — теперь уже удивилась мама. — Какая-то тысяча и одна ночь.
— Было-было, — ответил оглы. — Это долгая история. Мы с товарищем полковником не привыкли отступать в хозяйственных вопросах. Мы этих собачек к делу приспособили, и ещё как!
Он ушёл на почту ночевать, и все заснули.


Глава одиннадцатая
ОХОТА

Утром Шарик чуть не проспал. Хорошо, что дядя Фёдор будильник завёл на четыре утра.
Вокруг дома ещё темень была, но какая-то светлая. Всё — и деревья и сараи — хорошо было видно. Потому что снег был чистый, чистый, чистый.
Шарик сразу схватил фонарь в лапы и к кабаньему оврагу отправился.
Бежит он и себе под нос бормочет:
— Этот танк лохматый два раза меня на столб загонял, а я его спасать должен.
Бормотал он так, бормотал и вдруг на что-то твёрдое налетел. Это и был «танк лохматый».
Шарик ему говорит:
— Слушай, кореш! Тебе бежать надо. На тебя охотиться идут. Понял?
Кабан встал на передние ноги и сделался огромный, как самосвал. Но никуда не побежал. Шарик ему растолковывает:
— Кабаша, тебе уходить надо. В леса. Там охотники приехали с ружьями. Хотят тебя добыть. Их пятеро. Понял, кореш?
Кореш, конечно, всё понял. Он медленно так стал разворачиваться. Только совсем не в ту сторону, чтобы от охотников бежать. А совсем в другую сторону, в сторону Шарика.
Шарик ему кричит:
— Эй, эй! Ты куда поворачиваешься! Ты что, Кабаша!!!
А Кабаша ничего и слышать не желает. Он так медленно на Шарика развернулся и побежал. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Шарик кричит:
— Эй, ты, свинина, что ты делаешь? Ты что — совсем?
Только что со свинины возьмёшь? Кабан себе паровозом за Шариком летит. А клыки у него острые, и каждый размером в хороший кавказский кинжал. Видит Шарик — погибель его приближается. Кабаша ему уже в хвост дышит. Сейчас его на клыки поднимут!
Шарик как прыгнет на ближайшую берёзу. И не успел понять, как на самых её верхних ветках оказался.
Шарик кабану сверху кричит:
— Эй, ты, окорок полоумный! Вот сейчас охотники придут, из тебя шашлык сделают, а потом чучело. Спасибо тебе третьей степени!
Только свинина знать ничего не хочет. Потопталась-потопталась внизу под Шариком и ушла куда-то за горизонт.


Тем временем Матроскин собрал все ботинки, кеды и тапочки и стал Мурку и Гаврюшу из сарая выводить. Дядя Фёдор ему помогал.
— А что это Шарика нет? — спрашивает дядя Фёдор.
— Наверное, он кабана в соседний район отгоняет, — отвечает Матроскин. — Да я и без него справлюсь. Мне от Шарика мало пользы бывает. Только раздражение одно.
— А от меня тебе не бывает раздражений? — спрашивает дядя Фёдор.
— Нет, — говорит кот, — от тебя мне, дядя Фёдор, одна радость идёт.
— Значит, вместе поедем.
Сели они вдвоём на Мурку, Гаврюшу на поводок взяли и поехали.
Сначала они за околицу пошли с другой стороны деревни. Потом кругами шли. Как только Никитич в сторону леса лосей выслеживать пойдёт, он обязательно на их следы «лосевые» наткнётся.


Так и вышло. Охота началась. Первым из почты Никитич вышел. Глаза в землю опустил и к лесу направился. За ним пятеро охотников с ружьями наперевес. Один другого заспанней.
— Вот, — говорит Никитич, — вижу следы. Лось с лосихой прошли. Лось молодой, лосиха в годах.
— Будем лося стрелять, — говорят охотники. — Пожилую лосиху не будем.
— Они в рощу направились, — говорит следопыт Никитич. — Там сейчас молодой берёзы полно. Они будут её жевать.


Матроскин и дядя Фёдор в это время молодые берёзы не жевали. Они ботинки и кеды к ногам Мурки и Гаврюши привязывали. Привязали и из рощи в поле верхами направились.


— Будем рощу стрелками обставлять, — говорит Никитич. И охотников вокруг рощи повёл.
— Вот, — говорит, — я вижу, из рощи следы выходят. Не знаю, как это понять. Это, наверное, отряд пионеров по следам боевой славы ходил. Следы очень детские.
Расставил он охотников по номерам вокруг рощи, а сам стал в рожок трубить, лосей из леса выгонять. Трубит он, трубит не хуже электрички, а из рощи никто не выбегает. Только Гаврюша на его горячий призыв откликнулся: как замычит в ответ: «Му-ууууууууууууууууууууууууу уу!!!» — Ушли, — сказал Никитич. — Ушли наши лоси. Видно, пионеры их испугали.
— Какие пионеры? — спрашивают охотники.
— Те, которые по местам боевой славы ходят. Помните, мы видели следы детские.
— Да, сейчас пионеров развелось больше, чем лосей, — сказал один охотник. — Шагу не шагнёшь в леса. Всюду пионеры боевую славу ищут или природу спасают в виде костров.
— Никитич, что делать-то будем? — спросил другой.
— На кабана пойдём, — говорит Никитич. — Там в овраге огромный кабанище скрывается. Я вчера следы видел.
Пошли они к оврагу. По сугробчикам идут, от них пар валит. Но ничего, они идут километр за километром. Охотники народ упрямый. Один охотничий поэт так сказал:

Поймёшь охотника тогда,
Когда пройдёшь неоднократно
Надежды полный путь туда
И безнадёжный путь обратно.

Видят они — вдалеке на берёзе что-то темнеется.
— Это рысь, — говорит Никитич.
А это Шарик темнелся. Увидел он охотников и от радости даже залаял. Один охотник удивился:
— В нашей боевой газете «Красная звезда» я однажды читал, что были собаки, которые блеяли на посту. Статья эта называлась «Козобаки или собакозы». Но чтобы рыси лаяли, я такого не знаю.
— Ой, — говорит старший охотник, — да это не рысь. Это Шарик тамаросемёновский. Эй, Шарик, что ты там делаешь?
— На кабана охочусь, — отвечает Шарик.
— Давай слезай к нам.
— Нет, — говорит Шарик. — Лучше вы ко мне залезайте.
— А что — так удобнее смотреть?
— Нет, безопаснее сидеть.
— Что кабан-то, большой? — спрашивают охотники.
— Очень большой, — отвечает Шарик.
— Килограмм сто будет?
— Я думаю, пятьсот, и ещё двадцать на клыки отведите.
— Что-то мне не очень хочется охотиться, — говорит старший охотник.
— Да и нам что-то не очень, — говорят другие. — Главное: мы погуляли, воздухом подышали, пейзажи хорошие увидели. В общем, наприродились по самые уши. Пошли на почту чай пить.
Тогда Шарик к ним слез и тоже на почту отправился чай пить. Очень ему такие охотники понравились. Один Никитич недоволен был. Но он у них не главный.
А Тамара Семёновна пир охотникам устроила из их продуктов: просто объеденье. Там и суп был, и чай, и торт со шпротами. Почтальон Печкин и Иванов-оглы ей помогали.
Потом они танцы устроили и народные песни пели до утра. Шарик в таких охотников просто влюбился. Он дяде Фёдору сказал:
— Такая охота мне очень нравится. А вот ружья всякие, и флажки, и капканы я бы запретил.


Глава двенадцатая
«ПОРА, БРАТ, ПОРА!»

Вечером папа с мамой на народно-целебную прогулку пошли. Их тётя Тамара научила босиком по снегу ходить. Это жутко полезно для здоровья. Сама она не ходила. Она себе пятки отморозила. Но другим очень рекомендовала.
Дядя Фёдор, Матроскин и Шарик на совещание собрались. Кот Матроскин говорит дяде Фёдору:
— Скоро охотники уедут, Тамара Семёновна нами займётся. Спасибо ей второй степени.
— Не грусти, — отвечает дядя Фёдор. — Мы от мамы ушли, мы от папы ушли, от почтальона Печкина ушли, а от тёти Тамары мы и подавно уйдём. У меня план есть.
— У меня тоже план есть, — говорит Матроскин.
— Какой же? — спрашивает дядя Фёдор.
— Давайте ей телеграмму пришлём: «Вызываем в Москву на пост министра обороны по пенсионерам». Она сразу умотает. И будет на нашей улице праздник.
— Да! — возражает дядя Фёдор. — А потом она узнает, что её никто не вызывал. Примотает обратно, и будет на нашей улице траур.
— У меня тоже есть план, — кричит Шарик. — Давайте ей записку пришлём: «Уезжай отсюда, а то плохо будет». И подпишем: «Трое неизвестных».
— Хороший план, — говорит дядя Фёдор. — Только опасный. И потом она, Шарик, сразу догадается, что трое неизвестных — это есть один ты, да ещё невоспитанный.
— А какой план у тебя? — спрашивает Матроскин.
— Какой, какой? — кричит Шарик.
— Я в селе Троицком большой дом пустой нашёл. В нём два года уже никто не живёт. Я со стариками поговорил, они разрешают его занимать. Дом большущий, но мы его освоим. У нас уже опыт есть. Там и школа есть. Все мы учиться начнём.
— Ура! — шёпотом закричали Шарик и Матроскин. Шёпотом, потому что дверь заскрипела. Это папа с мамой с лечебной прогулки пришли.
— Мы втроём целый санаторий пустой освоим, — сказал Матроскин под конец. — У нас уже большой опыт есть. А учиться я давно хочу. Я сразу в первый класс поступлю.
— А я не знаю, в какой мне поступать, — говорит Шарик. — Может, я уже до пятого дорос. А может, до десятого.
— А может, уже и до директора школы, — сказал дядя Фёдор.
Кот Матроскин на эти слова полчаса ехидно смеялся, а Шарик подумал: «А что? Если меня побрить хорошо, да причесать, да пиджак с галстуком накинуть, не только директор — сам министр просвещения выйдет старорежимный».


Во время лечебной прогулки мама говорила папе:
— Всё, мой милый Дима, пора домой двигать. Меня мой магазин ждёт. От такого количества событий я просто устала. Да и на сеновал пора отопление провести. По утрам я никак одеяло разогнуть не могу.
— Хорошо, — отвечал папа, — завтра рано встанем и поедем.
Они пришли на сеновал, упаковали свои рюкзаки и к тёте Тамаре на почту явились прощаться.
На почте в это время охотники отвальный праздник устраивали. И все про Печкина хорошие слова говорили. Они желали Печкину долгих лет жизни и большого почтового счастья.
Папа с мамой тихонько к Тамаре подошли:
— Ты уж, Тамара, за нашим мальчиком приглядывай. Если тебя в Думу изберут, ты его не бросай, оставь заместителем своего Иванова-оглы. А нас работа ждёт.
— Ладно, — говорит Тамара Семёновна, — поезжайте, работайте. О мальчике даже и не думайте. Я скоро из него чемпиона по музыке сделаю. В крайнем случае по боксу.
— Дядю Фёдора утром мы будить не станем, — говорит папа, — мы ему письмо пришлём.
— Правильно, — согласилась тётя Тамара, — чего ребёнка зря беспокоить. Идите себе и спите до утра спокойно.


...Утром у всех хлопот было больше головы.
Во-первых, уезжали охотники.
Во-вторых, уезжали папа с мамой. Их с большим трудом в охотничью машину запихнули.
В-третьих, уезжала тётя Тамара. За ней машину прислали из города для встречи кандидатов с президентом. Иванов-оглы с ней ехал.
В-четвёртых, уходил почтальон Печкин в село Троицкое за зарплатой.
Только дядя Фёдор, пёс и кот в Простоквашине оставались. Как в былые спокойные времена.
Пока тётя Тамара собиралась, папа с мамой собирались, Шарик к Иванову-оглы пристал: расскажите, мол, чем там история с собаками кончилась. С теми, которые у козы воспитывались и лаять не умели.
Иванов рассказал второпях:
— Мы этих собачек списывать не хотели. Товарищ полковник велела на них специальные намордники выковать с рогами. Идея такая: как только нарушитель подойдёт, собачки на него бросаются и рогами его бабах в грудь. Здорово придумано?
— Неплохо, — соглашается Шарик.
— Да, я тоже так думал, — говорит оглы. — Сначала. А потом дело до смешного дошло: как наши собачки заблеют, так все волки из округи сбегаются. Зубами щёлкают. Наши собачки на них с рогами. Цепи рвут и за волками в леса. Только волки ловкие, а собачки цепные неуклюжие. Они то и дело рогами в деревья. Приходилось их по следу разыскивать, от деревьев отрывать и домой приводить.
— Ну и что же вы сделали? — спросил Шарик. — Чтобы это исправить?
— Товарищ полковник сутки не спала, но придумала. Мы стали на них шлемы мотоциклетные надевать. Как враг придёт, они его этим шлемом в грудь — и кранты!
— А волки? — спросил дядя Фёдор. — Тоже кранты?
— А что волки? Как наши собачки блеять начинают, волки сбегаются. Наши собачки — за ними, волки — бежать! Ну и пусть. Ничего страшного. В шлемах они, как шары бильярдные, от деревьев и от волков отлетают. Так что очень скоро волки наши края покинули. А собачки до сих пор в армии служат, склад охраняют.
Шарик очень долго благодарил Иванова-оглы-Писемского за рассказ и за приятную компанию. После многократного общения с Ивановым-оглы объём знаний у Шарика заметно возрос.


Наконец все разъехались. Печкин разъехался пешком. Тётя Тамара с Ивановым на чёрной «Волге», охотники с папой и мамой на «рафике» вездеходном.
«Авторафик» с охотниками на главное шоссе заспешил, чтобы в Москву ехать. Ехали они, ехали по ледяной дороге, и вдруг их занесло из-за перегруженности, и они в сугроб свалились.
Опытные охотники вышли из «рафика», подняли его на плечи и снова на дорогу поставили. Папа с мамой даже понять ничего не успели.
Добродушные охотники решили размяться и перекусить. Стали термосы доставать, бутерброды. Папа в это время попросил бинокль военный и начал окрестности осматривать.
Мама говорит папе:
— Это ничего, что мы убежали. Мы ребёнка в хорошие руки отдаём. При Тамаре он не пропадёт.
— Не пропадёт, я просто в этом уверен, — говорит папа, а сам в бинокль смотрит.
— Почему ты в этом так уверен? — спрашивает мама.
— Потому что твой сынишка сзади нас на своём тракторе в другую деревню едет. Переселяется.
Мама бинокль у папы вырвала и тоже стала смотреть.
— Верно, это дядя Фёдор на тракторе едет. С ним Матроскин и Шарик. Но почему ты решил, что они переселяются. Может, они просто кататься выехали.
— Очень может быть, что кататься выехали, — соглашается папа. — И Мурку они решили прогулять, и Гаврюшу по морозцу. И сено на кровати с колесиками решили покатать. И телевизор решили проветрить, чтобы в нём моль не завелась.
Папа всегда с мамой соглашался во всём, не спорил. Но как-то так получалось, что его согласие наоборот выходило жутким несогласием. Хорошо, что мама в последнее время на него совсем сердиться перестала. А если была недовольна, она просто говорила: «Спасибо тебе, Димочка второй степени!» А в этот раз она подумала и вдруг сказала такое:
— Всё ясно. Бедная моя Тамарочка! Как я её люблю!

ЕЩЁ НЕ КОНЕЦ.


— Дядя Фёдор, или ты, Матроскин, — спрашивал Шарик, — ответьте, с чего начинается дом?
— С дыма из печки, — сказал кот.
— С калитки, — сказал дядя Фёдор.
— Эх вы, — рассмеялся Шарик, — глухомань! Дом начинается с собачьей будки.

ПОЧТИ КОНЕЦ.


«Постановление Президента России.
В связи с тем, что в деревне Простоквашино построено две гостиницы, аэродром, три военных санатория и проведена автотрасса российского значения, переименовать деревню Простоквашино в город Простоквашинск.
Мэром города назначить Ломовую-Бамбино Тамару Семёновну.
Президент Ельцин Б.Н.».

КОНЕЦ.

Прочитал - просто супер! Масса положительных эмоций - автору десять баллов по пятибалльной шкале! Если где-то есть продолжение - буду безумно рад его прочесть!