Виктор Пелевин
Синий фонарь


В палате было почти светло из-за горевшего за окном фонаря. Свет был какой-то синий и неживой, и если бы не луна, которую можно было увидеть, сильно наклонясь с кровати вправо, было бы совсем жутко. Лунный свет разбавлял мертвенное сияние, конусом падавшее с высокого шеста, делал его таинственнее и мягче. Но когда я свешивался вправо, две железных ножки на секунду повисали в воздухе и в следующий момент громко ударялись в пол, и звук выходил мрачный, странным образом дополняющий синюю полосу света между двумя короткими рядами кроватей.

— Кончай там, — сказал Костыль и показал мне синеватый кулак, — не слышно.

Я стал слушать.

— Про мертвый город знаете? — спросил Толстой. Все молчали. — Ну вот. Уехал один мужик в командировку на два месяца. Приезжает домой и вдруг видит, что все люди вокруг мертвые.

— Чего, прямо лежат на улицах? — Нет, — сказал Толстой, — они на работу ходят, разговаривают, в очереди стоят. Все как раньше. Только он видит, что они все на самом деле мертвые.

— А как он понял, что они мертвые? — Откуда я знаю, — ответил Толстой, — это же не я понял, а он. Как-то понял. Короче, он решил сделать вид, что ничего не замечает, и поехал к себе домой. У него жена была. Увидел он ее и понял, что она тоже мертвая. А он ее очень сильно любил. Ну и стал он ее расспрашивать, что случилось, пока его не было. А она ему отвечает, что ничего не случилось. И даже не понимает, чего он хочет. Тогда он решил ей все рассказать и говорит: «Ты знаешь, что ты мертвая?» А жена ему отвечает: «Знаю». Он спрашивает: «А ты знаешь, что в этом городе все мертвые?» Она говорит: «Знаю. А сам-то ты знаешь, почему вокруг одни мертвецы?» Он говорит: «Нет». Она опять спрашивает: «А знаешь, почему я мертвая?» Он опять говорит: «Нет». Она тогда спрашивает: «Сказать?» Мужик испугался, но все-таки говорит: «Скажи». И она ему говорит: «Да потому что ты сам мертвец».

Последнюю фразу Толстой произнес таким сухим и официальным голосом, что стало почти по-настоящему страшно.

— Да, съездил дядя в командировочку…

Это сказал Коля, совсем маленький мальчик — младше остальных на год или два. Правда, он не выглядел младше из-за того, что носил огромные роговые очки, придававшие ему солидность.

— Теперь ты рассказываешь, — сказал ему Костыль. — Раз первый заговорил.

— Сегодня такого уговора не было, — сказал Коля. — А он вечный, — ответил Костыль, — давай, не тяни. — Лучше я расскажу, — сказал Вася, — про синий ноготь знаете?

— Конечно, — отозвался шепот из другого угла. — Кто ж про синий ноготь не знает.

— А про красное пятно знаете? — спросил Вася. — Нет, не знаем, — ответил за всех Костыль, — давай.

— Раз приезжает семья в квартиру, — медленно заговорил Вася, — а на стене - красное пятно. Дети его заметили и позвали мать, чтоб показать. А мать молчит. Сама так смотрит и улыбается. Дети тогда отца позвали. «Смотри, — говорят, — папа!» А отец матери очень боялся. Он им говорит: «Пошли отсюда. Не ваше дело». А мать улыбается и молчит. Так спать и легли.

Вася замолчал и тяжело вздохнул. — Ну и что дальше было? — спросил Костыль через несколько секунд тишины.

— Дальше утро было. Утром просыпаются, смотрят — а одного ребенка нет. Тогда дети подходят к маме и спрашивают: «Мама, мама, где наш братик?» А мать отвечает: «Он к бабушке поехал. У бабушки он». Дети и поверили. Мать на работу ушла, а вечером приходит и улыбается. Дети ей говорят: «Мама, нам страшно!» А она опять так улыбается и говорит отцу: «Они меня не слушаются. Выпори их». Отец взял и выпорол. Дети даже убежать хотели, только их мать чем-то таким накормила на ужин, что они сидят и встать не могут…

Раскрылась дверь, и все мы мгновенно закрыли глаза и притворились спящими. Через несколько секунд дверь закрылась. Минуту Вася выжидал, пока в коридоре стихнут шаги.

— На следующее утро просыпаются — смотрят, еще одного ребенка нет. Одна только маленькая девочка осталась. Она у отца и спрашивает: «А где мой средний братик?» А отец отвечает: «Он в пионерлагере». А мать говорит: «Расскажешь кому — убью!» Даже в школу девочку не пустила. Вечером мать приходит, девочку чем-то опять накормила, так что та встать не могла. А отец двери запер и окна.

Вася опять затих. На этот раз его никто не просил продолжить, и в темноте было слышно только несколько дыханий.

— А потом другие люди приходят, — заговорил он опять, — смотрят, а квартира пустая. Прошел год, и туда новых жильцов вселили. Они увидели красное пятно, подходят, разрезали обои — а там мать сидит, вся синяя, крови насосалась и вылезти не может. Это она все время детей ела, а отец помогал.

Долгое время все молчали, а потом кто-то спросил: — Вась, а у тебя кем мама работает? — Неважно, — сказал Вася. — А у тебя сестра есть? Вася не отвечал - видно, обиделся или заснул. — Толстой, — сказал Костыль, — давай еще что-нибудь про мертвецов.

— Знаете, как мертвецами становятся? — спросил Толстой. — Знаем, — ответил Костыль, — берут и умирают. — И что дальше? — Ничего, — сказал Костыль, — как сон. Только уже не просыпаешься.

— Нет, — сказал Толстой, — я не про это. С чего все начинается, знаете?

— С чего? — А с того, что сначала слушают истории про мертвецов. А потом лежат и думают — а чего это мы истории про мертвецов слушаем?

Кто-то нервно хихикнул, а Коля вдруг сел в кровати и очень серьезно сказал:

— Ребята, кончайте. — Во-во, — с удовлетворением сказал Толстой, — так и становятся. Главное — понять, что ты уже мертвец, а дальше все просто.

— Ты сам мертвец, — неуверенно огрызнулся Коля. — А я и не спорю, — сказал Толстой. — Ты лучше подумай, почему это ты вдруг с мертвецом разговариваешь?

Коля некоторое время думал. — Костыль, — спросил он, — ты ведь не мертвец? - Я-то? — спросил Костыль. — Да как тебе сказать. — А ты, Леша? Леша был колин друг еще по городу. — Коля, — сказал он, — ну ты сам подумай. Вот жил ты в городе, да?

— Да, — ответил Коля. — И вдруг отвезли тебя в какое-то место, да? — Да, - сказал Коля. — И ты вдруг замечаешь, что лежишь среди мертвецов и сам мертвец.

— Да, — сказал Коля. — Ну вот, — сказал Леша, — пораскинь мозгами. — Долго мы ждали, — сказал Костыль, — думали, сам поймешь. За всю смерть такого тупого мертвеца первый раз вижу. Ты что, не понимаешь, зачем мы тут собрались?

— Нет, — сказал Коля. Он сидел на кровати, прижимая ноги к груди.

— Мы тебя в мертвецы принимаем, — сказал Костыль. Коля не то чтото пробормотал, не то всхлипнул, вскочил с кровати и пулей выскочил в коридор, оттуда долетел быстрый топот его босых ног.

— Не ржать, — шепотом сказал Костыль, — он услышит. — А чего ржать-то? - меланхолично спросил Толстой. Несколько длинных секунд стояла полная тишина, а потом Вася из своего угла спросил:

— Ребят, а вдруг… — Да ладно тебе, — сказал Костыль. — Толстой, давай еще чего-нибудь.

— Вот был такой случай, — заговорил Толстой после паузы. — Договорились несколько человек напугать своего приятеля. Переоделись они мертвецами, подходят к нему и говорят: «Мы мертвецы. Мы за тобой пришли». Он испугался и убежал. А они постояли, посмеялись, а потом один из них и говорит: «Слушайте, ребят, а чего это мы мертвецами переоделись?» Они все на него посмотрели и не могут понять, что он сказать хочет. А он опять: «А чего это от нас живые убегают?»

— Ну и что? — спросил Костыль. — А то, — ответил Толстой. — Вот тут-то они все и поняли. — Что поняли? — А что надо, то и поняли.

Стало тихо, а потом заговорил Костыль: — Слушай, Толстой, — сказал он, — ты нормально можешь рассказывать?

Толстой молчал. — Эй, Толстой, — опять заговорил Костыль, — ты чего молчишь-то? Умер, что ли?

Толстой молчал, и его молчание с каждой секундой становилось все многозначительней. Мне захотелось на всякий случай что-нибудь сказать вслух.

— Про программу «Время» знаете? — спросил я. — Давай, — быстро сказал Костыль. — Она не очень страшная, — сказал я. — Все равно давай.

Я не помнил точно, как кончалась история, которую я собирался рассказать, но решил, что вспомню, пока буду рассказывать.

— В общем, жил был один мужик, было ему лет тридцать. Сел он один раз смотреть программу «Время». Включил телевизор, подвинул кресло, чтоб удобней было. Там сначала появились часы — ну, как обычно. Он, значит, свои проверил — правильно ли идут. Все как обычно было. Короче, пробило ровно девять часов. И появляется на экране слово «Время», только не белое, как всегда раньше было, а почему-то черное. Ну, он немножко удивился, но потом решил, что это просто новое оформление сделали, и стал смотреть дальше. А дальше все опять было как обычно. Сначала какой-то трактор показали, потом израильскую армию. Потом сказали, что какой-то академик умер, потом немного показали про спорт, а потом про погоду — прогноз на завтра. Ну все, «Время» кончилось, и мужик решил встать с кресла.

— Потом напомните, я про зеленое кресло расскажу, — влез Вася.

— Значит, хочет он с кресла встать и чувствует, что не может. Сил совсем нет. Тогда он на свою руку поглядел и видит, что на ней вся кожа дряблая. Он тогда испугался, изо всех сил напрягся, встал с кресла и пошел к зеркалу в ванную, а идти трудно… Но все-таки кое-как дошел. Смотрит на себя в зеркало и видит - все волосы у него седые, лицо в морщинах и зубов нет. Пока он «Время» смотрел, вся жизнь прошла.

— Это я знаю, — сказал Костыль. — То же самое, только там про футбол с шайбой было. Мужик футбол с шайбой смотрел.

В коридоре послышались шаги и раздраженный женский голос, и все мы мгновенно стихли, а Вася даже начал неестественно храпеть. Через несколько секунд дверь распахнулась и в палате загорелся свет.

— Так, кто тут главный мертвец? Толстенко, ты? — На пороге стояла Антонина Васильевна в белом халате, а рядом с ней — зареванный Коля, тщательно прячущий взгляд под батареей в углу.

— Главный мертвец, — с достоинством ответил Толстой, — в Москве на Красной площади. А чего это вы меня ночью будите?

От такой наглости Антонина Васильевна растерялась. — Входи, Аверьянов, - сказала она наконец, — и ложись. А с мертвецами завтра начальник лагеря разберется. Как бы они по домам не поехали.

— Антонина Васильевна, — медленно выговорил Толстой, — а почему на вас халат белый?

— Потому что надо так, понял? — Коля быстро взглянул на Антонину Васильевну. — Иди в кровать, Аверьянов, — сказала она, — и спи. Мужчина ты или нет? А ты, - она повернулась к Толстому, — если еще хоть слово скажешь, пойдешь стоять голым в палату к девочкам. Понял?

Толстой молча смотрел на халат Антонины Васильевны. Она оглядела себя, потом подняла взгляд на Толстого и покрутила пальцем у лба. Потом внезапно разозлилась и даже покраснела от злости.

— Ты мне не ответил, Толстенко, — сказала она, — ты понял, что с тобой будет?

— Антонина Васильевна, — заговорил Костыль, — вы же сами сказали, что если он еще хоть слово скажет, вы его… Как же он вам ответит?

— А с тобой, Костылев, — сказала Антонина Васильевна, разговор вообще будет особый, в кабинете директора. Запомни.

Погас свет, и хлопнула дверь. Некоторое время — минуты, наверно, три - Антонина Васильевна стояла за дверью и слушала. Потом послышались ее тихие шажки по коридору. На всякий случай мы еще минуту-две молчали. Потом раздался шепот Костыля:

— Слушай, Коля, как ты от меня завтра в рог получишь… — Я знаю, — печально отозвался Коля. — Ой как получишь… — Про зеленое кресло будете слушать? - спросил Вася. Никто не ответил.

— На одном большом предприятии, — заговорил он, — был кабинет директора. Там был ковер, шкаф, большой стол и перед ним — зеленое кресло. А в углу кабинета стояло переходящее красное знамя, которое было там очень давно. И вот одного мужика назначили директором этого завода. Он входит в кабинет, посмотрел по сторонам, и ему очень все понравилось. Ну, значит, сел он в это кресло и начал работать. А потом его заместитель заходит в комнату, смотрит — а вместо директора в кресле скелет сидит. Ну, вызвали милицию, все обыскали и не нашли ничего. Потом, значит, назначили заместителя директором. Сел он в это кресло и стал работать. А потом в кабинет входят, смотрят — а в кресле опять скелет сидит. Опять вызвали милицию и опять ничего не нашли. Тогда нового директора назначили. А он уже знал, что с другими директорами случилось, и заказал себе большую куклу размером с человека. Он ее одел в свой костюм и посадил в кресло, а сам отошел, спрятался за штору — потом напомните, я про желтую штору вспомнил — и стал смотреть, что будет. Проходит час, два проходит. И вдруг он видит, как из кресла выдвигаются такие металлические спицы и со всех сторон куклу обхватывают. А одна такая спица — прямо за горло. А потом, когда спицы куклу задушили, переходящее красное знамя выходит из угла, подходит к креслу и накрывает эту куклу своим полотнищем. Прошло несколько минут, и от куклы ничего не осталось, а переходящее красное знамя отошло от стола и встало обратно в угол. Мужик тогда тихо вышел из кабинета, спустился вниз, взял с пожарного щита топор, вернулся в кабинет да как рубанет по переходящему знамени. И тут такой стон раздался, а из деревяшки, которую он перерубил, на пол кровь полилась.

— А что дальше было? — спросил Костыль. — Все, — ответил Вася. — А с мужиком что случилось? — Посадили в тюрьму. За знамя. — А со знаменем? — Починили и назад поставили, — поразмышляв, ответил Вася. — А когда нового директора назначили, что с ним случилось? — То же самое. — Я вдруг вспомнил, что в кабинете у директора, в углу, стоят сразу несколько знамен с выведенными на них краской номерами отрядов, эти знамена он уже два раза выдавал во время торжественных линеек. Кресло у него в кабинете тоже было, но не зеленое, а красное, вращающееся.

— Да, я забыл, — сказал Вася, — когда мужик из-за шторы вышел, он уже весь седой был. Про желтую штору знаете?

— Я знаю, — сказал Костыль. — Толстой, ты про желтую штору знаешь? — Толстой молчал. — Эй, Толстой! — Толстой не отзывался.

Я думал о том, что у меня дома в Москве на окнах как раз висят желтые шторы - точнее, желто-зеленые. Летом, когда дверь балкона все время открыта и снизу, с бульвара, долетает шум моторов и запах бензиновой гари, смешанный с запахом каких-то цветов, что ли, — я часто сижу возле балкона в зеленом кресле и смотрю, как ветер колышет желтую штору.

— Слышь, Костыль, — неожиданно сказал Толстой, — а в мертвецы не так принимают, как ты думаешь.

— А как? — спросил Костыль. — Да по-разному. Только при этом никогда не говорят, что принимают в мертвецы. И поэтому мертвецы потом не знают, что они уже мертвые, и думают, что они еще живые.

— Тебя что, уже приняли? — Не знаю, — сказал Толстой. — Может, уже приняли. А может, потом примут, когда в город вернусь. Я ж говорю, они не сообщают.

— Кто «они»? — Кто-кто. Мертвые. — Ну ты опять за свое, — сказал Костыль, — заткнулся бы. Надоело уже.

— Во-во, — подал голос Коля, — точно. Надоело. — А ты, Коля, — сказал Костыль, — все равно завтра в рог получишь.

Толстой немного помолчал. — Самое главное, — опять заговорил он, — что те, кто принимает, тоже не знают, что они принимают в мертвецы.

— Как же они тогда принимают? — спросил Костыль. — Да как хочешь. Допустим, ты про что-то у кого-нибудь спросил или включил телевизор, а тебя на самом деле в мертвецы принимают.

— Я не про это. Они же должны знать, что они кого-то принимают, когда они принимают.

— Наоборот. Как они могут что-то знать, если они мертвые. — Тогда совсем непонятно получается, — сказал Костыль. Как тогда понять, кто мертвец, а кто живой?

— А ты что, не понимаешь? — Нет, — ответил Костыль, — выходит, нет разницы. - Ну вот и подумай, кто ты получаешься, — сказал Толстой. Костыль сделал какое-то движение в темноте, и что-то с силой стукнулось о стену над самой головой Толстого.

— Идиот, — сказал Толстой. — Чуть в голову не попал. — А мы все равно мертвые, — сказал Костыль, — подумаешь. — Мужики, — опять заговорил Вася, — про желтую штору рассказывать?

— Да иди ты в жопу со своей желтой шторой, Вася. Сто раз уже слышали.

— Я не слышал, — сказал из угла Коля. — Ну и что, из-за тебя все слушать должны? А потом опять к Антонине побежишь плакать.

— Я плакал, потому что нога болит, — сказал Коля. — Я ногу ушиб, когда выходил.

— Ты, кстати, рассказывать должен был. Ты тогда заговорил первый. Думаешь, мы забыли? — сказал Костыль.

— Вместо меня Вася рассказал, — сказал Коля. — Он не вместо тебя рассказал, а просто так. А сейчас твоя очередь. А то завтра точно в рог получишь.

— Знаете про черного зайца? — спросил Коля. Я почему-то сразу понял, о каком черном зайце он говорит: в коридоре перед столовой среди прочего висела фанерка с выжженным зайцем в галстуке — изза того, что рисунок был выполнен очень добросовестно и подробно, заяц действительно казался совсем черным.

— Вот. А говорил, не знаешь ничего. Давай.

— Был один пионерлагерь. И там на главном корпусе на стене были нарисованы всякие звери, и один из них был черный заяц с барабаном. У него в лапы почему-то были вбиты два гвоздя. И вот однажды шла мимо одна девочка — с обеда на тихий час. И ей стало этого зайца жалко. Она подошла и вынула гвозди. И ей вдруг показалось, что черный заяц на нее смотрит, словно он живой. Но она решила, что это ей показалось, и пошла в палату. Начался тихий час. И тогда черный заяц вдруг начал бить в свой барабан. И сразу же все, кто был в этом лагере, заснули. И им стало сниться, что тихий час кончился, что они проснулись и пошли на полдник. Потом они вроде бы стали делать все как обычно — играть в пингпонг, читать и так далее. А это им все снилось. Потом кончилась смена, и они поехали по домам. Потом они все выросли, кончили школу, женились и стали работать и воспитывать детей. А на самом деле они просто спали. И черный заяц все время бил в свой барабан.

Коля замолчал. — Что-то непонятно, — сказал Костыль. — Вот ты говоришь, что они разъехались по домам. Но ведь там у них родители, знакомые ребята. Они что, тоже спали?

— Нет, — сказал Коля. — Они не то что спали. Они снились. — Полный бред, - сказал Костыль. — Ребят, вы что-нибудь поняли?

Никто не ответил. Похоже, почти все уже заснули. — Толстой, ты понял что-нибудь? — Толстой заскрипел своей кроватью, нагнулся к полу и швырнул что-то в Колю.

— Ну и сволочь ты, — сказал Коля. — Сейчас в морду получишь. — Отдай сюда, - сказал Костыль. Это был его кед, которым он перед этим швырнул в Толстого.

Коля отдал кед. — Эй, — сказал мне Костыль, — ты чего молчишь все время? - Так, — сказал я. — Спать охота. Костыль заворочался в кровати. Я думал, он скажет что-то еще, но он молчал. Все молчали. Что-то пробормотал во сне Вася.

Я глядел в потолок. За окном качалась лампа фонаря, и вслед за ней двигались тени в нашей палате. Я повернулся лицом к окну. Луны уже не было видно. Вокруг было совсем тихо, только где-то очень далеко дробно стучали колеса ночной электрички. Я долго глядел на синий фонарь за окном и сам не заметил, как заснул.